Трон Знания. Книга 5
Шрифт:
Я схватил ребёнка, прижал к себе. Говорю: «Заберёте Лая…» Я его Лаем назвал, как вершину горы. Значит, говорю: «Заберёте Лая, я тоже уйду». Главный старейшина глянул на меня и говорит: «Ладно, пусть окрепнет немного».
Он жил с нами двенадцать лет. Принёсли заморыша, а он вытянулся выше ровесников. Волосы русые, кожа светлая, глаза зелёные. Плохой рыбак и пловец никудышный. В море укачивает. Мы, значит, рыбу ловить, а он сразу в степь, цветы нюхать да травы собирать. Клим, одним словом. Наш знахарь многому у него научился.
Иногда он белел, губы синие. Он траву заварит и пьёт. Говорил, что сердце слабое. Спрашиваю: «Откуда знаешь?» А он мне: «Земля подсказала». Как она ему подсказала?
А как-то у него начался жар. Думали, на солнце перегрелся. Боль климов не валит, а слабость валит. Я решил его переодеть, стянул с него штаны, а у него в ягодице заноза загноилась. Видимо, загнал в лодке. Я бы ходить не смог, а он хоть бы хны».
Мун потряс головой:
— Что-то я не то рассказываю… Подождите…
— Мы тебя не торопим, — произнёс Адэр.
Старик немного постоял, взирая в пустоту. Посмотрел на трибуны:
— На чём я остановился?
— Заноза, — подсказали слушатели.
«Да, заноза… — кивнул Мун. — Как-то Йола подозвал меня… Тогда мой старший брат уже был старейшиной. Подозвал и говорит: «Лай скоро на девочек станет заглядываться. Отведи его к климам».
Я не спал всю ночь. Понимал, что Йола прав. Лаю тринадцатый пошёл, почти мужчина. Да только он тоже мой брат, пусть и сводный. Ворочаюсь, сердце рвётся. А Лай лежит тихонько. В пещере темно, а у него глаза блестят, будто воды набрались. Спрашиваю: «Почему не спишь?». А он мне: «Я стал взрослым?» «Да, — говорю. — Ты вырос». А он мне: «Не бросай меня».
Собрали мы котомку и пошли. На горизонте появилось селение. Надо было идти вперёд, а меня как что-то развернуло. Говорю: «Идём в Лайдару». Сам думаю, всё-таки он там родился. Мать обязательно узнает своего сына, если случайно увидит на улице.
До Лайдары три дня пути. Лагерь ориентов тогда в другом месте стоял. Добрались мы до ветонского леса. Я лес плохо знаю. Ориентировался по солнцу и звёздам. А Лай идёт и к каждому дереву жмётся. «Здесь такая красота, — говорит. — Почему мы раньше не ушли?» Клим, одним словом.
Наткнулись в лесу на посёлок. Когда собаки залаяли, аж на душе радостно стало. Попросились переночевать. Добрый человек на сеновал пустил. Утром хозяйка молока принесла, поинтересовалась, куда идём. А потом и говорит: «Зерван сбежал, в Лайдаре скоро коронация нового короля, в город пускают по пропускам».
У нас не было пропуска, и документов не было. У ориентов один документ — несмываемый загар. У всех других народов были документы. А у нас документы никто не спрашивал. Мы ходили-то на рынок да обратно. Это мой брат Ахе завёл документ. А всё потому, что захотел стать мастером по ювелирным делам и уехал учиться в Ларжетай. Ориент-ювелир… Тогда над ним все смеялись, сейчас гордятся.
Мы с Лаем решили переждать. Добрый человек предложил нам пожить у него, пока не закончатся празднества. Потом докатились слухи об убийстве наследника и пожаре. Лайдару закрыли.
Нам бы уйти. К климам, или в другое место, только бы подальше от этого лесам. А меня словно переклинило. В Лайдару и всё тут. Там его мама.
Я решил пересидеть в посёлке. Чтобы не быть доброму человеку обузой, задумал рыбачить на озёрах. А чтобы Лай без дела не болтался, надумал отдать его в школу. Это мне хозяйка подсказала.
Учитель отправил нас в охранительный участок, документы на Лая сделать. А в участке страж посмотрел на меня и говорит: «Давай другой год рождения поставим». Тогда-то я и узнал об исчезновении мальчиков-климов.
Я согласился. Написали, что он родился на год раньше. Спросили фамилию Лая. Какая фамилия? У ориентов нет фамилий. Но Лай не ориент, он клим, должна быть фамилия. И я сказал: «Мун. Лай Мун».
Школа маленькая, два учителя. Лаю двенадцать с половиной, а сел за парту с семилеткой. А через четыре года получил свидетельство вместе с одногодками. Он был очень способным.
После школы мне бы увести его из леса. Но у нас тихо было, а люди слухи приносили, что везде на ведьм охотятся. Лайдару лихорадит. Народ на народ идёт. Мы опять решили переждать.
Лай огороды копал, плотником работал, потом стражем. И тут ему предлагают работать помощником лесника. Он согласился. Собрал котомку, сложил старенькие книжки. Он любил читать, особенно стихи…
Я отправил его в дом лесничего, сам остался. Я бы ушёл с Лаем, но меня не позвали. Мне больше некуда было идти. Я бросил свой народ. Предал, получается. А Лай рядом. Дом лесника в нескольких часах ходьбы.
Сначала Лай приходил ко мне через день. Переночует, порадует мою душеньку и на рассвете уходит. Потом стал приходить всё реже и реже. А однажды пришёл и позвал с собой, чтобы я посмотрел, как он живёт.
Два двора. В одном доме жил лесник с семьёй. В другом доме жила семья сына лесника. Лай ютился в летней кухне. В посёлке, где я жил, обиталище лесника называли «Кочка на топях». Так оно и было. С одной стороны обычные болота, с другой стороны торфяные болота. Место жуткое, а Лаю нравилось.
Лесник и его большое семейство были ветонами. Удивительный народ. Поклоняются горам и благословляют всё, что к горам примыкает. За лесом ухаживают не хуже, чем климы за полями.
Когда семейство лесника собралось за одним столом, я понял, почему Лай стал редко меня навещать. У лесника были ещё две дочки. Младшенькая, Кера, стала первой и единственной любовью Лая.
Я думал, ветоны будут противиться. Лай всё-таки клим. Ан нет. Говорят, новая кровь — это хорошо. Мы с лесничим проговорили всю ночь, посидели, покумекали и решили, что Лай сначала должен дом построить.