Тронка
Шрифт:
Здесь же, на канале, отец казался тихим и смирным, на ее расспросы про гладиолусы признался, что теперь за ними ухаживает он сам, потом, отозвав в сторону мастера, расспрашивал его о Лине, о том, как она работает, как живет и с кем дружит, перед прорабом и кухарками постарался замолвить за нее словечко, Лине даже неловко было за его совершенно ненужные хлопоты. Побеседовал отец и с Левком Ивановичем Брагой, почувствовав, видимо, что бригадир пользуется всеобщим уважением. Что ему говорил отец, Лина не разобрала, слышала только ответ Браги, твердый, успокоительный:
— О дочке, товарищ майор, не беспокойтесь. И сама здорова, и в здоровый коллектив
Жене Левка Ивановича, поварихе на котлопункте, отец Лины понравился своею рассудительностью и серьезным взглядом на жизнь. Когда отец уехал, она Лине даже нотацию по-дружески прочитала:
— Ты, девушка, на отца не очень фыркай. Говорят, ты чуть не отреклась от него? Было у нас такое время, когда дети от родителей отрекались… Какой там он ни есть, но тебе отец, и роднее его нет никого у тебя на свете.
Лине тогда стало немного стыдно от справедливых укоров Бражихи — в самом деле, как это она, которую отец так бережно растил и лелеял, выпорхнула теперь из дому и за все отплатила ему только упрямством и даже пренебрежением? А ведь чтобы вот так хорохориться, упрямиться, отвернуться, для этого много ума не надо. В чем-то он отстал, чего-то недопонимает, в чем-то ты с ним не совсем согласна. Так ты, как дочь, помоги ему, борись за своего отца, добейся, чтобы он поднялся, если жизнь его покорежила, изломала! Да, в нем немало есть такого, что неприемлемо для тебя, но разве только в нем? А в тебе самой? А в Миколе Египте? Вот Египта вовсе только начинает жить, а сколько уже ты находишь в нем такого, с чем душа никогда не сможет примириться! Так борись, искореняй из своей и из их душ ненужный бурьян, чтоб стали они настоящими людьми!.. «Только не донкихотство ли это с моей стороны?!» — подумала Лина и улыбнулась про себя.
Неподалеку работает Брага — впереди своей бригады роет, разгребает, разрыхляет землю. Спроси у него о таких вещах, скажет, что у него сейчас только одна цель: переработать определенное количество грунта. Целыми часами не отрывается он от рычагов, работает упорно, сосредоточенно, гоняет и гоняет свою машину взад и вперед, прорубает траншеи, набрав грунта на полный нож, то выталкивает его на откос, то на повышенной скорости пикирует, возвращаясь снова на прежнее место. Словно прикованный к своему железному роботу, повторяет он одну и ту же операцию множество раз, привычно, методически. Кажется, что и сам он одуревает от грохота и скрежета горячего железа, которое оседлал. Только уже вдоволь наработавшись, остановит бульдозер на валу, выйдет из него в одной майке, в жестких, запыленных, из какой-то чертовой кожи штанах, и тогда вдруг оживет, улыбнется девчатам:
— Ну, когда же ты, Лина, убежишь отсюда? Никак не могу понять, чего ты до сих пор здесь?
Василинка тихонько прыскает на шутки брата, а Лина отвечает бригадиру в тон:
— А вы почему не убегаете?
— Что я? Шесть классов да седьмой коридор за плечами — с этим, голубка, далеко не убежишь.
— Нам бы столько перечитать, как ты, — заметила Василинка и пояснила подруге: — Зимой целые ночи просиживает над книжками… Даже Плутарха читает.
— Все больше вот про этого болвана книжки да про подобные ему создания, — говорит Брага, кивая в сторону своего бульдозера, и даже толкает его слегка в гусеницу. — Болван, лентяй, а вот никак не могу его бросить!
«Болван, увалень, робот безмозглый» — такими и подобными прозвищами обычно награждает Брага свой бульдозер, хотя надо быть просто глухим,
Достав замасленную помятую пачку сигарет «Верховина» (Левко Иванович предпочитает этот сорт за его крепость), закуривает и снова продолжает свое:
— Робот несчастный — это он меня в эту канальскую историю втянул да его предшественники. Еще мальчишкой, как только первый «фордзон» появился в селе — вот когда я погиб, девчата. Если бы не та встреча, давно был бы где-нибудь завгаром или кладовщиком. А вот с тех пор и пошло: тракторы, бульдозеры, тягачи, канавокопатели… Из-за канавокопателя, можно сказать, жену-партизанку нашел, известную вам отважную и решительную особу. Вы же слышите, сколько она мне каждый день указаний дает. Взяли с нею такой в жизни разбег, что никак остановиться не можем, кочуем, а хлопцы, казаки мои, уже четвертую школу меняют.
При упоминании о сыновьях голос Браги сразу становится мягче, ласковее.
— Полещуки они у меня, росли у матери среди болот да лесов, хоть отец коренной степняк. Когда забирал их сюда, думал: привыкнут ли к степи? А привез: «О, говорят, тату, хорошо и тут!» — «А чем же вам хорошо? Ежевики, орехов лесных нет». — «Зато здесь много неба…» Смешные!
— Дядько бригадир! — зовет Кузьма Осадчий, остановив свой бульдозер неподалеку и вылезая из кабины. — Мой что-то покашливает…
— Грипп азиатский? Или что там у него?
Левко Иванович направляется к бегемоту Кузьмы.
— Загадочный тип, — разводит руками хлопец, — как будто и гоняю, выжимаю из него все, а дела меньше, чем у вас!
— А ты без толку не гоняй. Потому что он хоть и робот, а тоже кое-что понимает, — начинает растолковывать Левко Иванович. — Когда набираешь грунт на нож, прислушивайся к работе двигателя. Как только почувствуешь, что он начинает терять мощность — довольно. Наверстывай на другом; когда возвращаешься на рабочее место, переключайся на максимальную скорость. Как раз на этих, на холостых ходах нужные минуты и сэкономишь.
— Вот оно что!
— А ты как думал… Да еще перед работой, с утра повнимательнее узлы осматривай, ослабевшие винты закрепи, а то я видел, как вы, молодые, все хип-хап, все бегом, сел за рычаги — и айда, лишь бы скорее в забой…
Так переговариваясь, они принимаются вдвоем осматривать еще совсем новый бульдозер Кузьмы. Левко Иванович, в поисках повреждения, сам залезает в кабину, и вскоре бульдозер уже снова грохочет. Кузьма, подпрыгнув, взбирается на его железный хребет, а Брага, передав ему рычаги, идет к своему агрегату. С лязгом и скрежетом врезается он в слежавшийся грунт, выбирает его, все больше углубляясь, добирается наконец до тех киммерийских глин, что залегают под травами этой степи мощным горизонтом.
С Левком Ивановичем девушки встретятся теперь уже во время обеда, когда в толпе других бульдозеристов с подносом в руках он будет стоять в очереди к окошечку, то бишь к котлопункту. Прошло время, когда не было этого котлопункта и механизаторам приходилось есть всухомятку или ватагами ездить по селам в поисках горячего обеда. Теперь прогресс, пахнет поджаркой, а над окошечком выдачи на куске ватмана красуется еще и написанная тушью крылатая мораль для работяг: «Ничто нам не стоит так дешево и ничто не ценится так дорого, как вежливость!»