Тропа до звезд
Шрифт:
— Счастье есть вопрос метафизический, — Саймон наконец справился с «пулей», оказавшейся плотным комком профилированного белка; чем-то средним между клецкой и тефтелем. — А у меня конкретный. Ладно, без околичностей: кто ты, Назар?
Тот аккуратно, не торопясь доел, отложил приборы на край подноса, опер бороду на сложенные один в другой кулаки. Магда, набычившись, сверлила лоцмана взглядом — с укоризной, и в то же время словно прося о чем-то. Вокруг гремели ложками, болтали на добром десятке языков, улыбались, хмурились, смеялись и сердились. Мир был прост —
— Ты ведь уже угадал, — прервал молчание бородач. — Может, мне и говорить не требуется? Я… Понимаешь, я это слово ужасненько не люблю.
— Значит, правда, — губы Саймона двигались будто сами по себе, онемевшие и одновременно подергивающиеся, кривящиеся от боли и растерянности. — Значит, «Массачусетский эксперимент»…
— Это разум, — глухо каркнула Магда, поморщилась и отхлебнула из чужого стакана. — Разум лоцмана. Тело лоцмана. И его душа. Его дар.
— Спасибо, Мэг, — глядя в сторону, Назар продолжал гладить соседку по закаменевшему плечу. — Да, я не человек. Я единственный удавшийся эксперимент проекта. Удавшийся — и сбежавший.
Саймон любил море. Но сегодня море тоже любило его: яростно, властно, со всей ненасытностью. Мир, певший свои дальние и близкие песни, вдруг утратил связность, взорвался хаосом и туманными плетями. «Пуля» в желудке оказалась фугасом и рванула по пищеводу обратно…
Ответы действительно не приносили счастья. По крайней мере, не все из них.
Часть 2. Глава 15
— Пей давай. Пей, кому говорю! И блюй. Да не бойся, не на пол. Я пакет добыла.
— Мэг…
— Назар, не сейчас. Я тому повару «пули»-то его пооткручиваю. Нет, ну это ж надо: запороть биоматричный борщ… Ворчун, блюй, кому сказала!
— Мэг!
— Что?!
— Перестань. Это не суп. Это принятие.
Саймон, наконец нашедший силы разогнуться, отодвинул упомянутый пакет и молча показал Назару большой палец. Потом снова поймал неверной рукой стакан, припал к нему до упора, со всхлипом вдохнул.
— Еще, пожалуйста. Да, Мэг, это не «пуля». Это просто у одного лоцмана нервишки ни к термояду. Как ты там говорила, «перспективы лишен»? Вот она, перспектива-то. А я и правда идиот.
Под ногами суетилась пара дронов-уборщиков, чавкая патрубками и распространяя мощный запах чистоты. Соседние столики смотрели либо сочувственно, либо с иронией. Пара голосов предложила позвать доктора, но их удалось отговорить. «Фартук» на раздаче неприязненно косился, подозревая саботаж и клевету.
Скормив завязанный узлом пакет еще одному из дронов, Магда присела рядом с лоцманом на корточки.
— Ладно, Ворчун, бывает. У меня тоже было… Почти. Вывернуть, конечно, не вывернуло. Но ты бы видел эту бледную рожу, когда наш красавец поделился своей сказкой…
— Зачем обманываешь, Мэг? — голос у Назара оставался мягким, почти заботливым. Ирония лежала глубоко и тактично не выпячивала себя. — Ты хохотала, хлопала в ладоши и требовала продолжения. Словно я анекдот рассказываю.
— Ничего не понимаешь в людской психике, hermanito, — девушка привстала и ласково встрепала бороду приятеля. — Это защитная реакция. Ворчун блюет, я ржу, Ла Лоба отращивает яйца. Моди видел? Вот пример человека, который вообще забрала не поднимает. Вечно с улыбочкой этой своей.
— Моди неприятненький, — бородач поежился. — Он мне не нравится. Но я понимаю его… полезность.
— Кстати о полезности, — почувствовав, что петли в желудке и муть в голове отступают на задний план, Саймон вспомнил о цели разговора. — Вот мне как практику одно покоя не дает: подавитель же все это время работал! А ты…
— Ох, Саймон, — улыбка Назара не изменилась. — Обещаешь, что не обидишься?
Тот хлопнул кулаком по левой стороне груди и серьезно произнес:
— Обещаю. Святым Леоновым клянусь. Чтоб мне не шагнуть.
— Мужики-и-и… — простонала Магда. — Из mierda вылезут — сразу тайны мироздания им подавай.
Тем не менее, она тоже притихла, вернув себя на табурет и облокотившись на стол. Бородач побарабанил пальцами по краю подноса, затем вздохнул еще раз.
— Ты пойми одну штуку: быть лоцманом может каждый…
— Чего?! — у Саймона дернулась бровь, но Магда шикнула:
— Не перебивай! Сам напросился!
— Да, — словно не заметил Назар, — буквально каждый. Нужно только очень, очень хорошо осознавать свое место в структуре пространства-времени. Представлять и видеть себя в узоре вселенной — полностью, изнутри и извне. А для этого — учиться, тренироваться, «танцевать не только ногами, но и головой».
— Ницше?
— Ницше, — согласился собеседник. Уменьшительно-ласкательные суффиксы из его речи пропали полностью. — Пойми и другое: тебе и прочим «природным» лоцманам проще. Вы как зоркие среди близоруких, обладатели музыкального слуха в толпе глухих. Вам не надо представлять, вы и так видите, слышите, ощущаете.
Он помолчал и совсем негромко закончил:
— Но когда вас накрывают глухим непрозрачным колпаком, помещают в камеру сенсорной депривации — вы теряетесь. Потому что до этого всегда шли простой прямой дорогой, освещенной заботливыми фонарщиками, с указателями и верстовыми столбами. Потому что головой танцевать не умеете.
За столиком умолкли. Саймон поймал себя на том, что теперь тоже выстукивает на подносе некий дерганый ритм. Он убрал руки в карманы и покачался на табурете.
— М-да. Что интересно, я действительно не обиделся. Но теперь передо мной стоит цель… И сидит гуру. А я ведь не отстану, пока не научусь.
За макушкой легонько щелкнуло. Магда, навесившая подзатыльник, покачала указательным пальцем.
— Потом. Все игрушки — потом. Сейчас нам надо добыть Ла Лобе доказательства антилоцманского заговора. Думайте, джентльмены, думайте. У меня голова не для этого, я ей в драке работаю. А вы думайте.