Шрифт:
Пролог
– Лоцман, на мостик. Лоцман, на мостик, готовность полчаса!
Саймон приближался к месту своего назначения. Коридор был типовым – в меру широким, в меру высоким, с незатейливым орнаментом на стенах. Как раз чтобы не вызывать клаустрофобию и создавать минимум психологического комфорта. Потолочные панели светились мягко и теней практически не давали.
В принципе, Саймон мог и не торопиться: корабль никуда не денется. Особенно без него. Но профсоюзные наставники и кураторы настоятельно рекомендовали стараться «не обострять» и «не заноситься». Он, собственно, старался.
Получалось не ахти.
Характер – как вещь в себе:
И в самом деле, характер господина коренного землянина, гордости курса и всея Академии – ну, как минимум, последних пяти выпусков – был далеко не сахарным. А так же не медовым и не карамельным. Предположения по этому поводу высказывались разные.
Одни, поправляя декоративные очки, упирали на то, что лоцман – в принципе профессия специфическая, требующая вполне определенных умственных усилий, а человек думающий не может не ощущать себя в известной мере выше вот этого вот всего. Другие же ссылались на статистику, помахивая распечатками выборок и корреляций, мол, генотип лоцмана сам по себе обуславливает ряд особенностей эмоционального и личностного толка. Споры кипели, как орбитальный трафик в час пик, и утихать не собирались.
Как-то, веселья ради, Лян залез на стол с ногами и зачел однокурсникам ряд выдержек из статей, мусоливших обе версии. Саймон в дискуссии не участвовал, демонстративно отсев и отвернувшись. Учитывая, что сам оратор был добрейшей души и в доску свой парень – в его случае авторы и их источники крепко лажанулись. А вот с землянина можно было хоть портрет писать: лоцман типовой, vulgaris, в привычном состоянии духа.
Ну а чего вы хотели от человека, у которого минимум шесть официальных лоцманских поколений в семейном древе и половина лоцманских же семей в той или иной степени родства? «Лоцман, лоцман, лоцман», – жужжали в уши с детства. Саймон был готов проклясть Абрахама Фишера, своего знаменитого предка, с легкой руки которого журналисты и подхватили это липкое словечко. Как он тогда сказал: «Я – тот, кто провел судно по безопасному маршруту. Получается, что я лоцман?» По всему выходило, что шуточки и шутники достали Саймона еще до его рождения.
Впрочем, утешало одно: он действительно был лучшим.
Тот же Чжао Лян, несмотря на высокие ожидания своего куратора, не осилил на выпускном экзамене больше десяти парсек. Ну, десять с квантами, но это уже мелочи. Просьбу о пересдаче удовлетворили – явно под давлением все того же куратора, какого-то дальнего родственника Адамски-Фишеров, из побочной ветви. Сам Лян краснел, бледнел, терял свой обычный юморок и заявлял, что он, собственно, и не претендует. Но на повторной аттестации выдал тот же результат – и от него отступились.
«Ну что, тихоходы тоже нужны», сказал ему тогда Саймон и хлопнул по плечу. Он спиной чувствовал взгляд одногруппника, когда шел по коридору к своим. К Семье. К отцу, к матери, к многочисленным братьям, сестрам, дядьям, теткам и кузенам. К прямым потомкам «того самого» Фишера, безо всяких ветвей. Потому что если ты Фишер – ты всегда показываешь высший класс. А тихоходы пусть себе мелко плавают.
Нет, ну серьезно. Пятьдесят парсек – и это в неудачный день. Прямо скажем, на экзамене Саймон даже не вспотел. Он был слегка похмелен, это факт – выдалась на редкость загульная ночка, и у него побаливала голова. Галстук, скатанный в компактный и крайне дорогой рулон, кокетливо выглядывал из кармана слегка помятого и тоже крайне дорогого клубного пиджака. Приходилось носить этот атавизм, вместе с непрактичными светлыми брюками и мокасинами от Tod’s. Никаких тебе гидрозащитных и адаптивных тканей, только натуральные хлопок и шерсть – именно поэтому на брюках красовалось слегка замытое, но отчетливое пятно. То ли Glenlivet, то ли Laphroaig, помнилось смутно. Встрепанные темные волосы, наглые, ярко-синие, фишеровские глаза – характерные для всех прямых потомков. И фирменное же фишеровское нахальство.
Да, господа комиссия, он готов к экзамену. Нет, никакого недомогания. Нет, не стоит переназначать. Да, действительно, на самом деле готов – он, что, так невнятно изъясняется? Возможно, возможно, это бывает с недосыпа. Конечно же, практиковался всю ночь, неужели не заметно?
Кому-то другому подобное поведение с рук не спустили бы. Потомственному Фишеру прощалось буквально все. Втайне Саймон планировал разозлить кого-нибудь из комиссии, вывести из себя, чтобы ему указали на дверь – а еще лучше на шлюз. Просто чтобы отец не выглядел таким самодовольным, ожидая его в коридоре. И чтобы Лян не расстраивался. И чтобы ребята не шептались за спиной. Но в итоге он взял полтинник, не особо напрягаясь, а потом, на волне внезапного приступа гордости, выдал пассаж про тихоходов… И больше они с Ляном не общались.
Саймон отогнал воспоминания. Почему-то они накатывали каждый раз именно тогда, когда по корабельной связи объявляли «на мостик». В принципе, никакой необходимости в этом не было – судовой ИИ рассылал уведомления на личные смарты и вообще был большим умницей. Но – традиции. Как брюки, пиджак и галстук.
Впрочем, сейчас эти элементы туалета были аккуратно убраны в багаж. Во время работы предписывалось носить удобный, хоть и слегка безликий комбинезон. Безликость была относительной – любой желающий мог уяснить, что перед ним не механик и не бортпроводник, обратив внимание на шеврон. Особо «одаренные», в жизни не видевшие лоцманской «звездной тропы», отправлялись по известному адресу – в смысле, в сетевые энциклопедии.
На подходе к мостику дежурно торчал космопех. Саймон невольно ухмыльнулся: словечко было таким же дурацким, как «лоцман», но так же неизбежно прижилось. Совершенно, правда, было непонятно, от кого эти бравые парни, закованные в легкие пехотные оборонительные комплексы, должны были, собственно, оборонять. Легендарных Чужих в обитаемом космосе не было и не предвиделось, беспорядки, возникавшие на тех или иных колониях, не выплескивались за пределы гравитационных колодцев, а пираты… Если на корабле наличествовал лоцман – ему не страшны были никакие пираты. По крайней мере, так показывал весь имеющийся у человечества опыт.
Когда Саймон, делая страшно деловой вид, прошагал к трапдору, космопех отдал честь резким, механическим движением. Впрочем, он и выглядел в своей броне, как андроид. Хорошо, что не додумались тяжелых «Голиафов» на пассажирские суда ставить, подумалось ехидно. Такой бы точно весь коридор занял.
Гермодверь мягко щелкнула за спиной, и, наконец, мостик был достигнут. Капитан, крепкий, опытный флотский в возрасте около сорока, щеголявший густыми пшеничными усами, уже полусидел в своем ложементе, обозревая с нейромаски отчет по работе систем корабля. Физиономия у него была кислая.