Тропа Кайманова
Шрифт:
Через неделю он уже свободно убирал поздний виноград, за что получал для себя и Дурсун две-три огромные кисти и чурек: господин Фаратхан лично заботился о его здоровье. Что он потребует за эти заботы?
Не раз Ичану приходил на память ответ Хейдара, когда он, Ичан, задал ему наивный вопрос: «Если наш приход для тебя радость, почему тогда ты такой печальный, Хейдар-ага?»
«Ты еще спрашиваешь, Ичан, — вздохнув, ответил тогда Хейдар. — Сам подумай... Сын Барат-Али воюет на Западном фронте. Патьма, жена моя, — по ту сторону границы, а я здесь, по эту, и еще неизвестно, когда домой попаду... Дочь Дурсун — со мной, ее дети — в Советах, под охраной зеленых фуражек. Ты пришел ко мне, а я хожу с людьми Фаратхана по аулам,
Сейчас примерно в таком положении, как тогда Хейдар, оказался и сам Ичан.
Работая в саду Фаратхана, теперь уже без Дурсун — она целыми днями гнула спину за ткацким станком, ткала кетенэ [19] , — Ичан стал замечать на склоне горы, освещенной вечерним солнцем, отблеск то ли зеркала, то ли стекла, появляющийся вот уже несколько дней в одно и то же время.
Сначала он не обращал внимания на этот солнечный зайчик, но потом заметил, что зайчик вспыхивает в разных местах, иногда движется. Ичан до того напрягал зрение, что ему временами казалось, будто он видит рядом с этим зайчиком зеленую фуражку.
19
Кетенэ — домотканый шелк.
Совсем уже теряясь в догадках, что бы это такое значило, Ичан заметил, что отблеск солнца сияет не ровным светом, а прерывистым, как будто кто-то передает световым прибором азбуку Морзе. Как жалел сейчас Ичан, что не знал эту азбуку! Он бы тоже нашел способ просигналить неизвестному другу о том, как ему необходима помощь.
Но вот как-то вместо одного отблеска он увидел два рядом. «Бинокль!» Значит, там военные, — может быть, кто-либо из частей охраны порядка... Ичан лихорадочно искал способ сообщить неизвестному наблюдателю, что он здесь не по доброй воле, а содержится под стражей, как узник.
С сильно бьющимся сердцем, решив, будь что будет, Ичан взял ковш и на глинобитной утоптанной площадке, черпая воду из арыка и пуская ее тонкой струей, вывел четыре коротких слова: «Я Ичан Гюньдогды. Помогите».
Со страхом он оглядывался по сторонам, но как будто никто не видел его сигнал: страж, присматривавший за ним, то ли отлучился, то ли был чем-то занят. Ичан для верности выждал время, чтобы надпись наверняка мог прочитать человек, сидевший на горе с биноклем, затем всю площадку окатил водой.
К его ужасу, на том месте, где только что поблескивали стекла бинокля, показалась фигура грузно взбиравшегося на лошадь одного из телохранителей Фаратхана.
Не прошло и часа, как Ичана вызвали к Мереду Сунаит-оглы. Из-под тяжелых век гневно блеснули темные глаза главного слуги Фаратхана.
— То, что тебя зовут Ичан, — медленно проговорил Меред, — мы давно знаем, а другие никогда не узнают. Но ты нарушил приказ хозяина... Тебе здесь было слишком хорошо: прохладно, сытно, спокойно. Теперь, красная собака, будет плохо...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
НАКАНУНЕ
Несмотря на то что в праздники граница была, как всегда, на усиленной охране и все офицеры предельно заняты, начальник погранвойск приказал полковнику Артамонову прибыть к нему во второй половине дня вместе с Каймановым и следопытом Амангельды.
Провал операции с Чары Ильясом, два нераскрытых преступления, направляемых, видимо, одной и той же рукой, появление следов Мордовцева в ауле Карахар и на Дауганском кладбище, объявившийся какой-то мулла или ишан, способный объединить и организовать отребье из дезертиров и уголовников, скрывающихся в пустыне, пленение Ичана и Дурсун Фаратханом — все это очень беспокоило командование, требуя самых неотложных и решительных мер.
Яков понимал, что от него потребуются конкретные предложения, как организовать поиск, поэтому тщательно обдумал, что он будет говорить генералу. Павловский подвез Светлану и Балакеши почти к самому парку Махтума-Кули, где размещался госпиталь. Оттуда они должны были идти в обком и, как предполагал Кайманов, снова возвратиться в парк, где Яков надеялся сегодня еще раз увидеть Светлану.
А пока им надлежало немедленно, прямо с разгрузочной площадки ехать в штаб округа.
Яков много раз встречался с начальником войск и при каждой встрече почти физически ощущал, какой груз ответственности лежит на старших офицерах погранокруга. Но, с другой стороны, знал, насколько зависит выполнение боевых задач, поставленных перед округом, от работы и опыта не только офицеров комендатур и начальников застав, но и каждого сержанта, ефрейтора, солдата.
Думал Яков и о том, что в городе он сможет сесть в автобус, доехать до парка Махтума-Кули, увидеть Светлану, поговорить с нею, обнять, ощутить запах ее волос.
...Генерал Емельянов принял их сразу, как только они доложили дежурному по штабу о своем прибытии. Полковник Артамонов был уже у начальника войск.
Несмотря на предельную усталость и занятость, генерал нашел в себе силы согнать с лица озабоченность, приветливо и радушно встретил Амангельды. Усадив его за небольшой столик, стал расспрашивать, как он себя чувствует, здорова ли семья, начал ли ходить младший сын, и все это, как того требовал обычай, за пиалой геок-чая.
— Хочу поблагодарить тебя, доротой Амангельды-ага, — сказал Емельянов, — за те новости, какие ты нам принес. Расскажи еще раз, что тебе удалось узнать о Клычхане?
Кайманов коротко и предельно точно перевел рассказ следопыта. Амангельды внимательно следил за его переводом, время от времени одобрительно кивал, вставляя то или иное замечание.
— Сделаем выводы, — выслушав их, сказал генерал. — Я думаю, вы оба прекрасно понимаете, что значит победа в Сталинграде для хода войны. Все силы отдаем во имя этой победы мы, все силы отдают и наши враги... Есть сведения, что вражеская агентура готовится нанести удар нам здесь, по среднеазиатским дорогам, чтобы на какое-то время прервать снабжение фронта с юга. Наша задача предотвратить готовящуюся диверсию... Спасибо, Амангельды-ага, за то, что нам рассказал. Думаю, это поможет нам лучше организовать поиск, провести разведку в песках и найти центр руководителей агентуры, проникнуть в самое логово таинственного ишана, очевидно резидента, раскрыть его связи и вместе с отрядом капитана Рыжакова, с которым вы уже участвовали в Каракумской операции, разгромить банду. Работа вам предстоит серьезная, продумать все надо хорошенько. Что скажешь ты, Амангельды-ага?..
— Что я скажу? — ответил Амангельды. — Старики говорят, с работой и в аду не скучно. Будем работать.
— Как вы думаете найти этого ишана?
— У нас говорят, товарищ генерал, — ответил Амангельды, — «не ставь котел на огонь, пока архар в горах». Придем в пески, спросим людей, на месте видно будет.
— Я не неволю, — сказал Емельянов. — Кайманов человек военный — для него приказ. А тебя могу только просить. Отказаться еще не поздно.
Амангельды даже выпрямился.
— А я что, не военный? — сощурившись, спросил он. — Пятнадцать лет по личной дозорной тропе хожу... Не-ет, ты не так понял меня, товарищ генерал. Старый вол топора не боится. Не один я иду! С Ёшкой Каймановым, с Баратом... Пускай нас боятся!.. Любому калтаману скажи: «Ёшка Кара-Куш [20] в пески пришел!», сразу за маузер будет хвататься...
20
Кара-Куш — Черный Беркут.