Тропа Журавушки

Крич Шарон

Я коснулась сжатой ладошки, и из нее выскользнул медальон. Такой же, как первый, с буквами «ДВТБ».

До встречи на том берегу. Мою память прорвало; наружу потоком хлынули воспоминания. Мы ходили в цирк, я, Роза, дядя Нэт и тетя Джесси. Мы остановились у шатра цыганки заглянуть в хрустальный шар. Она взяла наши с Розой ладони и долго их разглядывала. А потом дала каждой из нас по медальону и промолвила: «До встречи на том берегу».

А когда я дотронулась до мертвой Розиной руки, то нашла под ней медальон, убежала в лес и спрятала его под камнем. А потом —

дни, недели спустя? — я достала свой медальон и положила его на ладонь тете Джесси. «Это для Розы», — сказала я, и тетя крепко-крепко обняла меня и прижала к себе, и я мечтала, чтобы этот миг длился вечно.

Теперь я ясно чувствовала присутствие тети Джесси в хижине, у постели неподвижного мужа, и Розу я тоже ощущала. Я вынула из кармана Розин медальон, достала из ящика свой, сложила их и долго-долго держала вместе.

Жаль только, что дядя и тетя столько лет гонялись за призраками, не замечая нас. Но как они старались воскресить то, что умерло, обмануть тьму, которая подкралась так близко к их семье...

Я подошла к дяде Нэту и наклонилась к самому его

уху.

— Дядя Нэт! Дядя Нэт! «Танцуй! Танцуй всю ночь до утра!.. »

Один глаз приоткрылся. Закрылся. Открылся. Тихий голос:

— Что, снова станешь душить меня подушкой?

44. Петуния

Когда приехали родители, дядя Нэт сидел в постели, листая со мной альбом.

— Легкий обморок, так, ерунда... — сказал он папе.

— Может, ляжешь в больницу? Хоть на один день.

— Скорее свиньи полетят, чем я уеду из дома, — сказал дядя Нэт.

— Но как ты собирался вернуться домой? — удивилась мама.

— Так же, как и приехал — на лошади.

— А где, кстати, Ива? — спросила я. — И Джейк? Как вы нас нашли?

— Ну... — Папа замялся. — Вообще-то Джейк показал нам дорогу. А сам ушел с шерифом.

— С шерифом? С какой стати?

Папа прокашлялся:

— Кто-то, как выяснилось, украл лошадь...

О, Джейк!

* * *

Мы с мамой и папой провели ночь в хижине у постели дяди Нэта.

А наутро, едва забрезжил рассвет, мы отнесли дядю Нэта через лиственничный лес к грунтовой дороге у подножия высокого холма, где папа оставил машину. Дома уже ждал шериф. Он хотел поговорить со мной «о проникновении в частные владения и о краже лошади».

Джейк, по его словам, попал в беду хуже некуда. Сначала машина, теперь лошадь да еще нарушение прав частной собственности. Когда я заявила, что забор сломала я и я же увела лошадь, родители чуть в обморок не попадали.

Будь наш городок побольше, нам с Джейком не миновать бы суда для малолетних преступников. Но Байбэнкс есть Байбэнкс, и вместо суда нас выслушал шериф. Тяжело ему пришлось: то Джейк невразумительно объясняет, как пытался завоевать меня подарками, то я бессвязно пытаюсь растолковать, что значит для меня тропа, рассказать про длань Господню, тетю Джесси, Розу и дядю Нэта.

В конце концов он сказал, что у него от нас голова идет кругом. И отправил по домам записать

все на бумаге: что случилось, как, почему. Только после этого он назначит нам наказание. А пока нам предстояло починить забор. Иву уже вернули владельцу. И еще шериф сказал, чтобы я побыстрее заканчивала тропу.

* * *

Неделю спустя я так и сделала. Я прошла Свиной Загривок и мост Победителей через ручей Дулиттл. Правда, тропа была завершена не совсем до конца: последняя плита оказалась на заднем дворе чоктонского мэра. И ему вовсе не хотелось, чтобы я уничтожила его знаменитую лавандовую клумбу. Но когда я объяснила, что в его клумбе заканчивается дорога из Байбэнкса в Чоктон, можно сказать, исторический памятник, он прислушался. И велел жене сделать снимок, где он стоит рядом с последней плитой. А потом, поразмыслив, попросил ее сфотографировать и меня рядом с ним.

Затем он позвонил в «Чоктонский вестник», и оттуда прислали репортера с фотографом. На следующей неделе в газете вышла статья. Телефон внезапно начал разрываться от звонков: все хотели поговорить с Петунией. Репортер все напутал. И назвал меня вместо Циннии Петунией. Вот так всегда.

Позвонили и из другой газеты. Корреспондент был поражен, что я проделала такой труд в одиночку.

— Что вело тебя? — спросил он.

Я решила, что, если уж шериф ничего не понял про длань Господню, где там репортеру... А рассказывать про тетю Джесси, Розу и дядю Нэта чужому человеку я тем более не хотела. И не нашла ничего лучше, как сказать:

— Там хорошо. В тишине приходят мысли.

Неделю спустя я прибила на обоих концах дороги деревянные таблички: «Тропа Журавушки».

* * *

По тропе начали гулять люди. В один прекрасный день к нам постучались две женщины и попросили пустить их в туалет.

— Ни одного места отдыха вдоль всей дороги, — пожаловались они.

На следующий день зашли двое незнакомых мальчишек, сказали, что стерли ноги, и попросили пластырь. Сразу за ними пришел пожилой мужчина и потребовал отвезти его домой.

— Откуда мне было знать, что идти так далеко? — ворчал он. — Думал, здесь хоть автобус ходит назад в Чоктон. И почему здесь нет автобуса?

Однажды к нам всей гурьбой заехали Батлеры: Билл Батлер, его жена и старая миссис Батлер. А с ними Пончик.

— Знаешь, а Пончик и есть Бинго, — сказал мне Бен. — Ты ведь знала, да? Джейк нам все рассказал.

Билл Батлер попросил нас приютить мать с Пончиком на веранде, пока они с женой прогуляются по тропе. Родители начинали терять терпение.

— Что-то надо с этим делать, — сказал папа. — В туалете толпятся незнакомцы, на веранде отдыхают чужие старушки — что дальше? Кто-нибудь потребует у меня куртку, потому что, видите ли, забыл дома свою?

* * *

Нам с Джейком за наши проступки присудили по сто часов исправительных работ. Каждую неделю Джейк должен был мыть «отпадную тачку» миссис Фостер, купать, чесать и выгуливать Бинго и работать в магазине один час бесплатно. Мне предстояло собирать мусор, оставленный прохожими вдоль тропы Журавушки.