Тропа Журавушки

Крич Шарон

— Может, ты и кое в чем другом была права.

— Мм?

— Может, у нас слишком большая разница в возрасте. — Он смотрел на дорогу.

— Не такая уж и большая. Всего-то пара лет...

— Не пытайся меня успокоить.

— Но...

Он закусил губу:

— Прости, если из-за меня ты чувствовала себя неловко.

Из окна спальни свесилась Мэй.

— Джейк?

Он

встал и облокотился спиной на перила, чтобы лучше ее видеть.

— Здорово.

— Ты ко мне? — спросила она.

— Ага.

— Спускаюсь! — крикнула она.

— Что?! — Я не верила своим ушам. — Какого черта тебе нужна Мэй?

Он взъерошил волосы, почесал шею и снова закусил губу.

— Свожу-ка я Мэй в кино. Только чтобы ты наконец была довольна. — Он усмехнулся и сразу же помрачнел. — Вот и избавишься от меня хоть ненадолго!

Я схватила его за руку:

— Слушай, Джейк Бун. Только попробуй пригласить Мэй в кино, я тебе все мозги вышибу!

Видели бы вы его лицо. Будто я вылила на него ушат помоев.

— Я не шучу, Джейк Бун, — сказала я. — Только посмей снова спутать мои макароны, я тебе десять тонн цикория в глотку запихну!

— Макароны? Цикорий? — Он обалдело смотрел на меня. — Ты что, хочешь сказать, я тебе нравлюсь?

На веранду вылетела сестрица Мэй.

— А вот и я! — объявила она.

— Вот черт! — сказал Джейк.

46. Дороги

В холмах у тропы просто дух захватывает. Маленькими яркими часовыми стоят вдоль дороги циннии, листья на деревьях роскошно пылают желтым и багровым. Краски ошеломляют, ослепляют. Знаю, скоро листья опадут, цветы увянут; жаль, что нельзя остановить мгновение, заставить его длиться вечно. Надеюсь, я сумею сберечь его в памяти до весны, когда все распустится вновь.

Даже когда я занята другим, тропа со мной, в моем сердце. Там приходят мысли, там я становлюсь собой, там я твердо стою на земле и могу дотянуться до звезд.

Иногда я думаю о других тропах. Может, как-нибудь я загляну в музей и поищу другие карты. И помчусь через всю страну в погоне — за чем? За кем?

Пока дядя Нэт полностью не поправится, он доверил заботу о хижине мне. Он сказал,

я могу всех туда отвести и показать алтарь тети Джесси и Розы. Братья и сестры очень удивились, узнав, куда перекочевали исчезнувшие вещи. Мама с папой снова заплакали. А когда все ушли, я забралась на постель и прижала к себе кукол, будто мне по-прежнему четыре года.

Теперь мы с Джейком время от времени заглядываем туда вместе. Однажды по пути Джейк сказал:

— Ты ведь совсем меня не знаешь... Прелестная уловка. Я ответила:

— Видишь ли, Джейк, если бы мне завязали глаза, а ты вошел в комнату, я бы тут же тебя узнала. Я знаю звук твоих шагов, твой запах. Я сразу бы поняла: здесь Джейк Бун!

Он зарделся тридцатью оттенками бордового.

— А если бы мне завязали глаза и ты бы вошла в комнату — черт, да я узнал бы тебя и за пять километров! Если бы я сидел с завязанными глазами в Чоктоне, а ты вошла в комнату в Байбэнксе, я бы сразу тебя почувствовал...

— Угу, Джейк, все ясно.

Как в любовном романе. Спору нет, иногда приятно почувствовать себя его героиней, но жить в нем постоянно — нет уж, увольте.

Мы устраивали пикники на крыльце и в лиственничном лесу, а однажды убрались в хижине, все вычистили, но вещи Розы сложили на место. А кукол вынули. Малышки Роза и Цинни, держа в ладошках по медальону, переместились на кровать. Душновато столько лет лежать в ящике.

Мне нравится бежать по тропе бок о бок с Джейком, нравится сидеть в хижине и вспоминать Розу и тетю Джесси. Память постепенно возвращается, открывает ящик за ящиком. В хижине не жутко, наоборот — смерть там словно отступает. Иногда мне нужно побыть там одной.

Порой мне кажется, я вижу, как тетя Джесси и Роза вместе бегут по холмам, и иногда я бегу за ними. Я знаю, на самом деле их нет, я их себе вообразила, потому что очень хочу увидеть. Я же не сошла с ума. И все же я думаю, что грань между вымыслом и жизнью порой так тонка.

Я все думаю — не научить ли Джейка буги-вуги? «Па-па-ди-ду-да», — спою я ему, и он, быть может, ответит. Быть может, откликнется: «Танцуй всю ночь до утра!»