Тропа. Дорога. Магистраль

Рэйн Ирина

Антон сразу понял, что что-то случилось, когда Гера приехал с работы: покрасневшие глаза, бледный, кое-как наброшенная куртка, незамотанный шарф и дрожащие руки.

– Что случилось? Я могу помочь?

Доктор перестал раздеваться. Опустил руки и, прислонившись к плечу друга, вдруг заплакал. Горько. Надрывно. Антон не ожидал такого. Опешил. Замер. А потом инстинктивно приобнял и повел на кухню. Усадил на стул и налил рюмку водки, купленную давно и забытую на дверце холодильника. Налил вторую для себя. Вид плачущего Германа выбивал из себя, забирал силы.

– Не чокаясь...

Антон понял. Кто-то ушел. Кто-то, к кому доктор Городецкий успел привязаться. Маленькая жизнь оборвалась, так

и не успев прочувствовать, увидеть все краски мира.

Вытерев слезы, Гера опрокинул в себя стопку. Поморщился. Закусил кусочком колбасы, любезно предложенной Антоном.

– Часто у вас такое?

– Бывает.

– И как ты справляешься?

Гера замолчал. Обычно ехал к семье или Роме, чтобы не быть одному, но сегодня хотелось домой, к Антону и Алене, которых уже стал считать своей семьей. Это открытие удивило и испугало. Когда же он успел так привыкнуть? Ведь уже не представляет своей жизни без них, не верит в то, что придет после работы, а дома никого не будет.

– Когда как. Но не водкой. Хотя, спасибо. Мне немного полегчало.
– Гера поднялся. Захотелось полежать в теплой воде, чтобы привести мысли в порядок.
– Я в ванну, а потом спать. Извини за срыв.

– А поесть? Я приготовил...

– Не хочу ничего. Как-то холодно стало в квартире, да? Может, отопление отключили?
– Не дождавшись ответа, Герман скрылся в ванной комнате, а Антон потрогал горячие батареи.

Антон играл с дочкой, но все время прислушивался к звукам из ванной. Вода давно перестала шуметь, но друг не выходил. В голову лезли всякие жуткие мысли, представлялись картинки, где Гера с порезанными венами лежит в красной от крови воде. Уложив спать Алену, он не выдержал и тихо постучал в дверь. Герман не ответил и Королев осторожно приоткрыл оказавшуюся незапертой дверь.

Пена давно осела, но ее запах витал в воздухе. Вода, наверняка, уже остыла, но на это Антон не обратил внимания. Его взгляд был прикован к другу, который спал, положив под голову мочалку. Он был голый. Абсолютно. Антон разглядывал его грудь и крепкие ноги, средний по размеру, но красивый член, кожу, покрытую мурашками и ресницы. Он не знал, как себя повести, надо было разбудить его, иначе тот совсем замерзнет, но не хотелось этого делать, хотелось любоваться таким знакомым и в то же время незнакомым телом, представлять... Что именно представлять, Тоша так и не додумал, потому что глаза Германа неожиданно распахнулись и уставились на стоящего на пороге друга.

– Ты решил принять со мной ванну? Боюсь, вода уже слишком холодная.

Антон покраснел. Не знал, что ответить. Это была провокация в чистом виде, и надо было осадить Геру, но он не мог. Тот был прав: Тоша подсматривал за голым другом. Факт остается фактом.

– Я... хотел убедиться, что ты в порядке. Я стучал, но никто не ответил, дверь оказалась открытой и... Я не хотел, это случайно...

– Хватит оправдываться. Подай мне полотенце лучше, - Герман поднялся из воды, не стесняясь своего тела, вытащил заглушку и, взяв полотенце, стал вытираться. Антон не уходил, завис на Гере.
– Что? Хочешь помочь? Может, тогда и в кровать проводишь? Я чертовски замерз в этой ванне, а ты можешь меня согреть.
– Гера не знал, откуда это. Безрассудство, а не смелость. От усталости находиться в подвешенном состоянии? От желания посмотреть на реакцию друга?

– Думаю, ты справишься сам, - бросил Антон и быстрым шагом ушел в комнату к дочке. Там он лег на надувной матрас и сжал пальцами свой эрегированный член, пытаясь снять напряжение, что болью сковало мышцы.

Гера обернулся полотенцем и пошел к себе. Он думал о том, что сейчас собственными руками лишил себя возможности побыть с Антоном еще немного. Он сам все испортил. Снова.

***

Тоша

не знал, как себя вести следующим утром. Можно было сделать вид, что ничего не произошло, но это означало бы лгать. Себе и ему. Он вышел из комнаты, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, которого, как оказывается, совсем не знал, а увидел растрепанного четырнадцатилетнего мальчишку. Того самого, что сбегал по ступенькам его лестницы, перескакивая через несколько штук сразу, почти падая, но не держась за перила. Контраст вчерашнего и сегодняшнего, вечернего и утреннего Германа был феноменальным. Антон даже забыл, что хотел сказать. Только откуда-то вырвалось "доброе утро", втолкованное матерью с детства.

– Доброе. Если оно такое, - осторожно произнес Гера и поставил перед другом чашку с дымящимся кофе. Все, как тот любит - две ложки кофе, три ложки сахара. Увидел. Запомнил. Делал с душой, без просьб и подсказок, - прости меня за вчерашнее. Я не знаю, что на меня нашло. Черт попутал. Перенервничал из-за... Ну, ты понимаешь. И вообще... Короче, если ты меня не простишь, я пойму, только не уезжай.
– Не видя никакой реакции, стал давить на самое важное, не первопричину, но повод, - Алене необходимо долечиться. Обещаю, что когда станет возможно продолжить лечение на дому, без постоянного присутствия врача, то сразу же скажу об этом. Не уезжай...

Антон растерянно проводил пальцами по ручке чашки и смотрел на темную жидкость. Потом поднял глаза и внимательно взглянул на Геру.

– Давай постараемся забыть вчерашний вечер? Ты был не в себе, я все понимаю, да и я дал маху... Не должен был... В общем, предлагаю обо всем забыть и жить, как раньше.

Гера был и рад, и огорчен одновременно. Рад тому, что Антон не действует сгоряча и не чинит препятствий на пути выздоровления дочки. Огорчен тем, что, несмотря на необходимость все забыть, понимал, что этого никогда не будет. Забыть невозможно. Скрывать свои чувства. Не озвучивать мысли. Бросать взгляды украдкой, тайком. Представлять. Самоудовлетворяться. Хотеть кого-то так сильно, и не иметь возможности даже взять за руку. Сложно. Больно. Страшно. Ощущения постоянной ходьбы по битому стеклу, по лезвию ножа, на грани. Как долго еще это будет продолжаться? Должна же быть у него элементарная гордость, любовь к себе. Нет, он не унижает себя, но сдерживает, мучается, терпит. А, как известно, любому терпению приходит конец.

– Ты правда этого хочешь?
– вопрос возник откуда-то изнутри. Очередная жалкая попытка перевесить чашу весов в свою пользу.

Антон, не ожидавший подобного вопроса, подавился кофе.

– А ты - нет? Ты считаешь нормальным предлагать мне проводить тебя до кровати и согреть? Может быть, ты именно с этой целью и пригласил нас с Аленой жить к себе? Может быть, мы бы уже могли долечиваться дома?

– Нет, не могли, - возразил Герман. Твердо. Уверенно. Не как человек, а как врач, - неужели ты обо мне такого плохого мнения? Неужели ты в моих поступках и действиях видишь только такой смысл? Неужели я за такое большое количество времени не доказал тебе, что сделаю для вас с Аленой все, что только в моих силах?

Антон вскочил.

– Вот именно! Ты слишком добр к нам!

Герман с шумом поставил чашку в раковину. Он, наверно, впервые злился так сильно.

– Какой же ты дурак, Королев! Хватит уже цепляться за свою корону, ее давно уже нет на твоей дырявой голове. Протри глаза и посмотри на то, что ты видишь вокруг. У тебя сейчас одна задача - поднять Алену на ноги. Я помогаю тебе в этом от всей души, а ты обвиняешь меня в том, что я пытаюсь тебя использовать. Это не так. Я пытаюсь исправить то, что сломал более десяти лет назад. Те отношения. Дружеские. Доверительные. Я пытаюсь показать тебе, что ты был не прав...