Тропик ночи

Грубер Майкл

Тон у него был вызывающий.

— Нет, вовсе не из-за этого. Если уж на то пошло, я видела ее на ритуальном собрании у Педро Ортиса пару дней назад.

— Это невозможно.

Официантка принесла поднос с пирожными из гуайявы, кубинским домашним печеньем и кофе, а также двумя стаканчиками бренди.

Джейн продолжала:

— Я видела именно ее. Вашу матушку. И она не просто присутствовала там, она была ориате, то есть медиумом. Ее устами вещала Йемайя. И не качайте головой. Только выслушайте! Я прошу, чтобы вы меня выслушали.

И она речитативом почти пропела полученное во время радения предсказание Ифы.

— Это что, стихи?

— В своем роде. Это прорицание в стихах. Ифа послал его мне, когда я спросила его о том, как поступить мне с моим мужем. Я уже совершила жертву. Вы только что слышали, в прорицании названы три союзника.

Дома у меня есть желтый цыпленок. Я только что познакомилась с женщиной, которая покинула дом в деревне и стала вещать от имени Йемайи, богини моря. Мой муж боится воды. А теперь расскажите мне о вашем отце.

— Это безумие, — возразил Паз с улыбкой, но губы у него дрожали.

— Это правда. Расскажите мне о своем отце! — Джейн ударила ладонью по столу с такой силой, что зазвенела посуда, а посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Джейн прошипела: — Хотите вы остановить убийцу или нет? Расскажите мне!

Паз никогда и никому об этом не рассказывал, но почему-то рассказал ей.

— Мне было четырнадцать лет. Мы жили над рестораном на Флэглер. Мать послала меня вниз за гроссбухом. Она проверяла какие-то счета. Я был любопытным мальчишкой и полистал гроссбух. Помимо обычных выплат, таких как аренда и так далее, там были отмечены ежемесячные выплаты в четыреста долларов некоему Хуану Хавиеру Кальдероне, то есть Йойо Кальдероне. Слышали о таком?

— Нет.

— Будь вы кубинкой, вы бы о нем знали. Это политик, его отец был опорой диктатора Батисты. Родом из Гуантанамо. Он смылся с Кубы сразу после революции, сорвав приличный куш. Мать никогда не упоминала о том, что знакома с ним. Я ее спросил. Она сказала, мол, ничего особенного, старый долг. Занимайся лучше своими делами! Она при этом не смотрела мне в глаза, а можете поверить, матушка оч-чень любит смотреть мне в глаза. Я догадался, что дело нечисто. — Джимми отхлебнул глоток бренди. На лбу у него крупными каплями выступил пот; говоря, он смотрел не на Джейн, а мимо нее, на блестящих рыбок в аквариуме. — Ну, я, конечно, не мог так это оставить. Подглядел адрес Кальдероне, в субботу сел на свой велик и поехал к его дому. К большому белому зданию на улице Альгамбры, с черепичной крышей, широкой лужайкой, посреди которой растет огромное огненное дерево, знаете, такое, с красными листьями. Там работала целая команда настоящих чернокожих, прямо как в старые времена. Железные ворота поперек подъездной дороги были открыты, я прошел по дороге к еще одним воротам и попал на задний двор вроде патио. Большой бассейн, кабинки для переодевания, все отлично. В бассейне плескались дети, мальчик и девочка, светловолосая. Я стоял и глядел на них, как нищий. В шезлонгах расположились сам Кальдероне и его жена, блондинка с голубыми глазами, явно моложе мужа. Она встала и спросила, что мне нужно. Я ответил, что хотел бы повидать Хуана Хавиера Кальдероне. Тут он тоже встал, подошел ко мне и спросил, кто я такой и чего от него хочу. Я ответил, что я Джимми Паз, сын Маргариты Паз. Ладно, я понял, что он мой отец, понял по выражению его лица, и понял также, что он уловил ход моих мыслей и что это правда. Он обнял меня за плечи и говорит: «Неужели? Ну, давай тогда отойдем в сторонку и потолкуем», и выражение лица у него было такое, словно он наступил ногой на кучу собачьего дерьма. Мы с ним подошли к малым воротам на подъездную дорогу, нас никто не видел, и тут он хватает меня за горло, чуть ли не душит, и тащит куда-то в кусты. «Это она тебя послала? Она тебя послала, чертова шлюха?» Я не мог ответить. «Так вот, слушай меня, маленький негритянский ублюдок, если ты еще хоть раз попробуешь сюда явиться и если твоя мать-шлюха попробует связаться со мной, вы оба попадете на дно залива. Понял? И будь уверен, если долг не будет мне возвращен до последнего пенни, я отберу у вас вашу поганую забегаловку для паршивых ниггеров и вышвырну вас на улицу, как вы того заслуживаете». После этого он дал мне пару хороших оплеух и пинком вытолкал за ворота. — Паз глубоко вздохнул, помолчал и вдруг сказал: — Черт побери, Джейн, ты съела все пирожные!

Джейн покраснела.

— Прости. Это я механически. Они такие вкусные.

— Я прекрасно знаю, что они очень вкусные. Тем более ты должна была оставить хоть парочку для меня. Надо же, я ей рассказываю о самом тяжелом дне моей жизни, а она пользуется случаем и съедает все пирожные!

— Мне очень жаль, — произнесла она, и Джимми понял, что она имеет в виду вовсе не пирожные.

— Я вернулся

домой и выложил все это матери, а она тоже дала мне оплеуху, последнюю, какую я получил от нее. Я убежал из дому, шатался где попало и две ночи спал на пляже. Там меня и зацапали копы и отвезли домой. Мать встретила меня как ни в чем не бывало и никогда после этого не упоминала ни о Йойо, ни о том, что произошло потом. Не надо быть детективом, чтобы сообразить, что происходило до того. Она хотела приобрести в собственность грузовичок для перевозки продуктов и, как сделала бы любая крестьянка, обратилась за помощью к местному большому человеку, Кальдероне, тоже уроженцу Гуантанамо, своему земляку. Ей нужны были восемь тысяч, чтобы приобрести грузовичок, стойку и начать свое дело. Ей было девятнадцать лет. Каким образом может красивая чернокожая женщина получить восемь тысяч от сеньора Кальдероне? Я хочу сказать, что может она ему предложить в качестве гарантии за такое одолжение? Скорее всего, он трахнул ее на диване в своем офисе или уложил для этой цели на свой большой письменный стол. В результате появился я. — Джимми рассмеялся. — Вот моя печальная история.

— История и в самом деле печальная. Я так и думала, что было нечто подобное. Но из всех полицейских Майами лишь тебе под силу справиться с делом, которое разыграется в моем доме. Поистине не знаешь, где обретешь необходимых союзников.

Паз вытер лицо своей салфеткой и под ее прикрытием вернул своей физиономии нормальное выражение.

— Точно. Я, моя мать и цыпленок поможем тебе справиться с нашим невидимым субъектом. Спятить можно.

— Ладно, если хочешь, будь циничным, — проговорила Джейн низким и твердым голосом. — Прошло всего два часа, и твой разум восстанавливает гармоническую реальность. Все, что ты видел и делал, не могло произойти. Убийство в отеле, арест Уитта, копы, перестрелявшие друг друга, Барлоу, превратившийся неведомо в кого, безумие, охватившее город. Проспишь спокойно ночку — и пожалуйста, все в норме! Но этого не будет. К норме можно вернуться только через магию.

— Ну и что мы должны делать? Сидеть в магическом кругу, петь заклинания и зарезать голубя?

— Как себя вести, тебе станет ясно по ходу дела. Главное то, что я могу отключиться на более или менее длительное время. Ты должен позаботиться обо мне — я имею в виду это вот тело — и оберегать Лус.

— И цыпленка. Не забудь о цыпленке. Что нужно сделать для него? Поцеловать в носик?

Джейн отвела глаза, вроде бы смутившись. Паз почувствовал себя пристыженным, хотя и не понимал, чего ему, собственно, стыдиться. Он сказал:

— Джейн, серьезно… Как я смогу все это объяснить моей матери?

— Тебе ничего не нужно объяснять твоей матери. Она сама придет ко мне в дом в нужное время. Она участвует, так сказать, в игре, она ориате, я тебе уже объясняла. Она хочет помочь. Ты в эти игры не играешь, тебе самому придется решить, согласен ты действовать в соответствии с прорицанием Ифы или нет. Я полагаю, все начнется завтра вечером. Если он сейчас пишет, то будет заниматься этим всю ночь и уснет на рассвете, а проснется часа в три или четыре дня. Плотно позавтракает, перечитает написанное за ночь и будет готов выйти часам к семи.

— Он пишет? Полосует женщин, творит бог знает что в городе, а потом возвращается домой и пишет?

Джейн как будто удивилась вопросу.

— Разумеется. Ведь он писатель. Все прочее нужно лишь для фона и познания опыта… Это «Капитан Динвидди». Он пишет поэму под таким названием об истории жизни черной расы. Разве ты не прочел об этом в дневнике? Он поехал в Африку главным образом из-за этого. Но там, в Африке, им полностью завладела иная идея. О возмездии за рабство, гетто и сегрегацию. Люцифер должен быть низвергнут с небес. Фауст должен одолеть дьявола. И Африка должна возобладать над нацией самодовольных хвастунов. Поначалу он думал лишь изобразить это в своей поэме, но так было до того, как он стал колдуном. Сейчас это перестало быть для него лишь художественным произведением.

— Но это безумие!

— Можешь говорить так сколько угодно, это делу не поможет. Мой друг Марсель утверждал, что бывают ситуации, разрешаемые только при помощи безумных действий. И мы попали в одну из таких, это очевидно. К тому же…

Она вдруг замолчала и словно оцепенела. На лице появилось выражение острой боли. Паз услышал, как дыхание Джейн со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы.

— Что с тобой, Джейн? Тебе плохо?

— Я… ошиблась. Здесь. Он здесь, — еле слышно, сдавленным голосом проговорила она.