Тропик ночи

Грубер Майкл

Вскоре луна зашла, и стало темно, как в чулане; Улуне резко повернул к берегу, и мы причалили. Улуне выскочил из лодки и ринулся в кусты, я за ним. Как ни странно, причалили мы в нужном месте и находились в Даноло, неподалеку от наших жилищ, огороженных общей стеной. Когда мы входили в ворота, Улуне споткнулся, и я подхватила его под руку. У ворот нас ждала Лолтси с горящим факелом в руке. При его свете Улуне выглядел так, словно рост его уменьшился дюйма на два, а вес — фунтов на сорок. Впервые он показался мне маленьким стариком. В общине никто не спал, все плакали в голос, даже Секли. Исчезла Турма. По словам Секли, вечером все спокойно улеглись спать. Где-то около полуночи Мвапуне, живущая в одной комнате с Турмой и двумя детьми, встала, чтобы помочиться. Обнаружив, что подруги в комнате нет, Мвапуне подняла тревогу.

Улуне

был близок к обмороку. Женщины уложили его в постель. Перед тем как меня прогнали, я успела понять из обрывков разговоров, что он находится под сильным воздействием враждебного ему колдуна и что это каким-то образом связано со мной. Я ушла к себе в домик и прислонилась к стене. Что-то тяжелое, когтистое навалилось на крышу. Угнетающее, разрушительное чувство отчаяния охватило меня. Я подняла голову и увидела, что сквозь щели между стеблями тростника смотрят на меня глаза, больше чем одна пара глаз, — зеленые, красные. Я рассыпала по комнате магический порошок, пропела заклинание, благодаря Бога, что он сохранил в моей памяти слова. Спустя немного времени все встало на свои места. Я вышла из дома и стала смотреть, как восходит солнце.

Я отправилась в центр города и сделала некоторые наброски. Атмосфера необычная. Людей на улицах очень мало, дома заперты, как будто ожидается война.

Сидя потом на нижней ступеньке крыльца и пережевывая ягоды тамаринда, я увидела, как из большого дома вышла Секли с мешком в руке. Она поймала одного из петушков, роющихся в пыли, подошла ко мне и кивком предложила следовать за ней. Мы направились в центр двора, где стоит огромный камень. Секли дала мне подержать птицу, а сама достала из мешка глиняные горшки и, по-видимому, кадоул, но такой, какого я прежде не видела. Секли высекла огонь при помощи кремня и кресала, подожгла кучу какого-то пористого коричневого материала и, когда дым пошел вверх густой струей, взяла у меня петушка и перерезала ему горло острым обломком обсидиана. Кровь брызнула на камень. Я подумала, что надо бы сделать заметки, но не стала их делать; подумала и о том, что этот камень — важный артефакт оло, а я вот до сих пор ни разу даже не сочла нужным подойти к нему поближе. Секли все время пела заклинания на оло, однако так быстро, что я не могла разобрать слова. Я теперь как следует разглядела и пятна на камне: это были следы засохшей крови, видимо очень старые.

Секли присела на корточки и разрезала брюшко петуха. Так, это гадание по внутренностям жертвенного животного. Ни разу не замечала такого у оло. И вообще такое гадание очень редко встречается в Африке. Секли несколько раз перебрала кишки петуха, пристально вглядываясь в их окровавленные сплетения. Потом она резко выпрямилась и бросила цыпленка на камень. Посмотрела на меня с застывшим лицом. К добру ли? — произнесла я одну из немногих доступных мне фраз на языке оло. Не ответив, Секли схватила меня за руку повыше запястья и отвела в комнату Улуне. Он лежал на своем тюфяке.

Между ним и Секли последовал быстрый диалог. Улуне поманил меня к себе и заговорил по-французски. Ты знаешь, что случилось, Жанна? Не знаю, Овадеб, ответила я. Случилось очень плохое. Дуракне Ден, колдун, стал намного сильнее. Он кого-то съел, и теперь у него много силы, больше, чем у меня. Вы хотите сказать, Овадеб, что он съел кого-то, как едят мясо? Нет-нет, не так. Не м'фа он съел, а м'доли. Душу. И теперь, обретя силу, он нападает на меня и похищает Турму. Я думаю, он хочет сделать с ней запретное, то, чего мы не допускаем. Почему не допускаете? Потому что ориша это не нравится, Жанна. Оно имеет отношение к илидони, Позорному Маршу. Улуне сделал особый жест — знак защиты от зла, — к которому прибегают оло в тех редких случаях, когда упоминают о своем изгнании. Признаться, я пришла в сильное возбуждение, услышав о запретном, и, заикаясь от страха, спросила, не может ли он рассказать мне об этом подробнее. Он ответил, что лучше мне не держать такое в голове.

Он похлопал меня по руке. Его рука была горячая — Улуне лихорадило. Слушай, Жанна, я скажу, что ты должна сделать. Мне нужен веидоулине. Ты понимаешь, кто это? Да, Овадеб, это магический помощник. Хорошо, сказал он. Этот помощник — маленькая коричневая змейка, вот такой величины. Он раздвинул ладони в стороны примерно на фут. Ты должна пойти на север, за пределы Даноло, Секли тебя проводит.

Там будет тропинка через буш, все на север, на север. Тропинка приведет тебя к красному камню, похожему на палатку (он показал руками, какая у камня форма). Вокруг камня валяется много коровьих костей. Жди там, пока солнце не пойдет на закат. Тогда приползет змейка. Схвати ее, положи в свою сумку и возвращайся сюда. И запомни, Жанна, это очень важно. Кто бы к тебе ни обратился там, среди скал, ни с кем не разговаривай. Ни слова. Теперь иди и принеси мне змейку. Улуне снял с себя амулет, который носил постоянно, и надел мне на шею. Это был маленький мешочек из красной кожи. Поручение показалось мне простым, и я рада была его исполнить. Секли буркнула что-то сердитое, показав на меня, но Улуне сумел ее умиротворить и жестом велел нам идти.

Дорога, которую мы проделали в полном молчании, заняла у нас примерно час времени. Камень высотой около четырех метров, похожий по форме на палатку или скорее на шалаш, я увидела еще издалека. На земле вокруг него и вправду валялись скелеты коров. Секли указала мне на камень и повернулась, чтобы уйти. Я спросила ее на бамбара, считает ли она, что Улуне поправится. Она ответила, что не знает: он взялся учить меня колдовству, и вот результат. Добавила, что отговаривала его от этой затеи, но если уж он вобьет себе что-нибудь в голову…

Я спросила, неужели колдун напал на него из-за меня. Нет, ответила она, колдун все равно напал бы на него. Все колдуны нападали на Улуне, но он легко с ними разделывался. Колдун напал на тебя, заявила Секли, и Улуне защищал тебя, потому и не смог уберечься сам. С этими словами она удалилась, пробормотав еще что-то на языке оло, чего я не поняла.

Я опустилась на землю и прислонилась спиной к нагретому камню. Мне стало жарко, и я выпила немного воды из фляжки. Голубое небо раскинулось надо мной, купол Африки, и нет мне помощи ни от людей, ни от Бога. Я нашла за обшлагом рукава несколько ягод тамаринда и начала жевать их, стараясь удержаться от слез. Сидела и думала, правду ли говорила Секли, и если да, то зачем Улуне приносить себя в жертву ради меня? Это не в его духе. Быть может, это лишь эпизод той сложной игры, которую он ведет здесь? В этой африканской глуши, где я затеряна среди простых, примитивных людей.

Когда небо начало багроветь, он просто вышел из-за камней, но я не слышала его шагов и не сразу его заметила. Это было настолько неожиданно, что я вскочила на ноги и вскрикнула. Он улыбнулся, потом рассмеялся. Джейни, ты отлично выглядишь. Вижу, ты тоже становишься аборигенкой. Эта одежда тебе идет. Он раскрыл объятия, и я бросилась в них, помедлив не больше секунды. Мне было так одиноко, ну просто как в песне этого чертова Элвиса Пресли об одиночестве. Мы обнялись. Поцеловались. Он спросил, что я делаю тут одна в таком пустынном месте. Я ответила, что должна поймать змею для своего учителя-колдуна. И засмеялась. Оба мы засмеялись. Ведь это реальность, не чудо и не колдовство, — чета сбежавших от современной культуры американцев в Африке. Мы разговорились. Он спросил, как у меня идут дела. Я рассказала несколько анекдотов о нашем совместном существовании с Улуне и в свою очередь спросила, как дела у него самого. Да, знаешь, пишу, делаю заметки, ответил он. Немножко занимаюсь антропологией. Учу язык, пока научился немногому. «В самом деле? — спросила я. — Скажи что-нибудь». Он сделал это, и я убедилась, что у него получается куда лучше, чем у меня. Вспорхнула птица, и я сразу узнала медоуказчика. Послышалось знакомое «пурр-пурр-пурр-уитт». Мы снова засмеялись, и он сказал, что это его птичка, она сочувствует ему, бедняге Уитту.

И тут я вспомнила, что Улуне велел мне ни с кем не разговаривать. Я испугалась и вдруг — слишком поздно! — заметила коричневую змейку, которая быстро проползала мимо меня. Я бросилась за ней на четвереньках, но упустила. Змейка скрылась в норке среди камней. Я встала на ноги и чертыхнулась: надо же, упустила. Но Уитта возле меня уже не было. Я обежала вокруг камня, спотыкаясь о коровьи кости, но и там его не оказалось. Вскарабкалась по камням повыше, огляделась. Никого и ничего.

Я возвращалась в полной темноте и сейчас пишу все это, лежа на своем соломенном тюфяке. Улуне находится в коме. Со мной никто теперь не станет общаться, даже дети. Во дворе и в комнате Улуне полно других колдунов, вид у них самый мрачный. Турмы все еще нет.