Тропинка на ковре

Левонович Ольга Михайловна

До сих пор многие мужчины заглядывались на неё, но глаза Дарьи не улыбались, даже когда она смеялась. Они, как вешние льдинки, несли свою скорбь тихо, не напоказ, но столько в них было скрытой боли и строгости, что отпугивали

всех претендентов на место Павла Березина.

Таисии она приходилась двоюродной сестрой, и Семён Петрович частенько заходил к ней на правах родственника. После похорон жены в душе его, внешне спокойного, всё что-то скулило жалобно. Голосок этот выл, скрёбся, не было от него покоя, и только вблизи Дарьи – затихал.

Дарья усаживала Семёна за круглый стол в кухонке. Ставила вазочки с вареньем, блюдо с пирогами и сдобой, наливала крепкого, белёного молоком, чаю.

– Две стряпухи и были на деревне, – приговаривал гость, – Таси нет, теперь ты, Дуся, и осталась… Одна. Да…

Дарья давно уж стряпала только на свадьбы и поминки, теперь же стала подгадывать со свежей выпечкой к приходу Семёна.

Она говорила себе, что просто жалеет поникшего, осиротевшего мужа сестры. Но не хотела признаваться, что устала от собственной суровости. И не узнала бы себя, когда усаживалась напротив гостя, раскрасневшаяся, оживлённая. Чешское стекло в крошках-серёжках вспыхивало всеми цветами радуги, глаза сияли.

Мирно тикали

ходики, мерно посапывал толстый кот у печки… Через кухню и комнату, перепрыгнув порожек, тянулась пёстрая домотканая дорожка.

Семён, румяный от горячего чая, повеселевшим взглядом карих глаз бежал по дорожке, и взгляд его неизменно упирался в пышную вдовью кровать. Она, розово-белая, в кружевах-занавесочках, с отполированными по краям спинки шишечками, казалась неприступной, как гордая невеста.

…Слухи на деревне, как водится, опережали все мыслимые и немыслимые события. Односельчане быстро заприметили, что Семён зачастил к Дарье, покатился осуждающий шепоток: «У жены ещё ноги не остыли, а он…».

…В тот вечер Семён и Дарья допоздна засиделись у Матвеевых. Была глубокая осень, стемнело рано. После выпитой рюмки щёки у Дарьи горели. Она хрустела капустой, а захмелевший Семён поддразнивал:

– Ишь, как коза-имануха, на капусту налегла. Да…

Он, блестя глазами, словно оглаживал Дарью взглядами, а она, казалось, не замечает ничего. Матвеевы, Егор с Анной, не смотрели на них, неодобрение стыло на лицах.

Семён пошёл Дарью провожать, и проводил не только до дома, но и до диванчика в зале. Кровать осталась нетронутой, во всей неприступной красе.

Конец ознакомительного фрагмента.