Тропой мужества
Шрифт:
«Медальоны медальонами. Только не всегда их заполняли».
«Как это?» – удивился Куралов.
«Так это! – ответил Маргелов. – Обычное суеверие – заполнить смертный медальон многие считали плохой приметой».
«Та-а-ак!»
«Стой! – притормозил Максима Василий. – Хочешь опросить бойцов – заполнили ли они медальоны?»
«Да, а что?»
«Не советую…»
«Понимаю… – вздохнул Максим, после недолгого молчания, – понимаю – все мы погибнем тут. И как делать будущее?»
Он достал тетрадь. Открыл. Перечитал последние записи. И какой толк от записей, если они никуда не попадут? Уйти одному? Но я командир. Нельзя лично мне уходить. Это будет нарушение
«Однако опыта у них не имеется, – подумал Маргелов. – Имеется только один кандидат».
«Горохов?» – догадался Максим.
«Больше некому. Из всех твоих бойцов сержант единственный имеет большой боевой опыт. Нынешний бой не в счет».
«Ты, пожалуй, прав».
– Горохова кликни, – приказал лейтенант ближайшему бойцу.
Сержант зашел в каземат защиты входа капонира через минуту.
– Вызывал, командир?
– Вызывал, – кивнул Куралов, – проходи.
Максим выглянул в коридор и закрыл отсекающую дверь.
– Вот что, Михаил Савельевич, – обратился лейтенант по имени-отчеству, отчего у сержанта брови поползли вверх. – Не удивляйся, просто есть одно важное поручение для тебя.
– Настолько деликатное, что остальным знать необязательно? – усмехнулся Горохов.
– Особой важности, – подтвердил Куралов. – Фактически.
Недоверчивая улыбка медленно сползла с лица сержанта.
– Не шутите?
– Да уж какие шутки? Вот…
И Максим показал тетрадь.
– Тут такие сведения, что могут спасти тысячи жизней на три дня вперед. А если брать больший срок, то и миллион.
На лице Горохова вновь недоверие. И пришлось лейтенанту пояснять. Прямо в тетради на чистом листе он примерно нарисовал карту. Затем направления основных ударов немцев на момент двадцать седьмого июня. Сержант с удивлением следил за движением карандаша.
– Откуда это? – изумленно спросил Горохов.
– А это как раз секрет ОГВ. Ты и так узнал больше, чем надо.
– Ладно, тогда получается, немцы уже Минск окружили? А там знают? – и сержант ткнул пальцем примерно на северо-восток.
– Не думаю. Хватятся, конечно, но будет поздно.
– И эту тетрадь нужно доставить командованию?
– Именно. И именно тебе. Только ты имеешь большой боевой опыт.
– Это означает – бросить тут всех?
– Не бросить, а выполнить приказ!
Лицо у сержанта посуровело.
– Ты понимаешь, командир, что мы все тут смертники? – зло сказал Горохов. – Не смотри, что они все молодые. Они все понимают. Мои товарищи будут тут погибать, а я жить? Ты понимаешь, командир, я не могу их бросить? И это все, – он ткнул в тетрадку, – я считаю полной ерундой, если не диверсией. Но мнится мне, командир, что с головой у вас просто не все в порядке. Испугались, или контузило вас сильно, и напридумывали всякого… я прав?
– Ты не представляешь, сержант, насколько ты прав! – тихо и страшно зашипел лейтенант не своим голосом.
Максима вдруг отодвинуло. Резко, мощно. Неожиданно он понял, что смотрит на Горохова будто бы через собственный затылок. Но лицо сержанта он видит ясно. Его тело схватило сержанта за грудки и приподняло.
И он что-то произносит. Медленно. Грозно. Смысл слов почему-то Максиму непонятен. А вот сержанту… мимика Горохова менялась быстро – сначала вспышка злости, мгновенно сменившаяся изумлением, которое перетекло озадаченностью,
– Ты понял приказ, сержант?! – донеслось до Максима. И это он сказал? Даже не верится, что умет так…
– Понял, товарищ лейтенант, понял, – прохрипел Горохов. – Отпустите…
Максим поставил сержанта и отпустил. Тот поправил гимнастерку и посмотрел на лейтенанта.
– Что это было, командир?
– Внушение приказа!
– А-а-а…
– Повторить?
– Не надо! – быстро ответил Горохов. – И так чуть не обделался.
– То-то! Это правда, Михаил Савельевич, – устало и спокойно сказал Куралов. – Просто прими как правду.
Послышался взрыв, следом бьющий по нервам вой. Это значит, что немцы вызвали авиацию. И вот она прилетела…
– Воздух! – скомандовал лейтенант в амбразуру. – Всем укрыться в капонире! Сержант, проследи.
– Есть! – И Горохов шустро выскочил из каземата. Как там, в соседних бункерах? – мелькнула мысль, но дальше стало не до нее. Инстинктивно вжался в бетонную стену. Бум! Мгновенно воздух наполнился пылью. Бум! Через щели и отдушины сразу нанесло гари. Стало трудно дышать. Что там вентиляционный боец? Тоже в угол забился? Бум! Бум! Разрывы вставали рядом. Бум! Бум! Бум! Серия разрывов слилась в сплошной гул, раздирающий перепонки. Сколько там штурмовиков кинули на всего четыре полукапонира? Полк? Два? Сильно немцы на нас обиделись! Бум! Бум! Бум! Бойцы в коридоре раззявили рты, будто в немом крике. Взрывы прерывают противный вой пикировщиков. Дрожит земля, гудит бетон. По спине вновь струился холодный страх. И его не в силах побороть. Ноги и руки подрагивают, но не отнимались, как раньше. Привык? Как к такому привыкнуть? Бум-м-м! Капонир загудел словно колокол, и тряхнуло так, что лопнули все лампы освещения. Прямое попадание? Похоже. Но бетон выдержал. Только люди в капонире превратились в снулых рыб. Красноармейцы беззвучно разевали рты, трясли головами, держались за головы, уши. Весь личный состав капонира контузило одновременно. Все на какое-то время оглохли. Кого-то вывернуло недавно съеденным. Кто-то в голос крыл матом этих летучих гадов, обещая засунуть их бомбы им в задницу…
Глава 14
Рев прекратился внезапно, только слышалось гудение самолетов. Все?
– Заменить лампы! – скомандовал Максим.
Только он приподнялся, как вой пикировщиков возобновился. Бум! Бум! Бум! Дадах! Что-то сильно взорвалось. Но не рядом. Где-то вдали.
Куралов вскочил, предчувствую беду, и кинулся в центральный каземат. В сумраке его встретили тревожные взгляды бойцов каземата. Что же там взорвалось?
Быстро приведя перископ в рабочее состояние, Максим развернул оптику на южный бункер. Бум! – полыхнул разрыв, закрывший пулеметный полукапонир. Пришлось ждать, пока развеется дым и осядет пыль. Цел? Вроде цел! Бум! Бум! Только бы оптику не повредило! Развернул перископ на другие капониры. Артиллерийский тоже стоит целехонек, а северный…
Северный пулеметный полукапонир зиял проломом. Взрывом куски бетона раскидало довольно далеко. Из амбразур вырывалось пламя, выплескивая ввысь черные клубы дыма. Вспышка! – еще одна бомба разорвалась рядом, мгновенно рассеяв клубящуюся копоть и погасив пожар. Через мгновение дым пошел вновь, но без огня.
Лейтенант окаменел. Одно, черт возьми, попадание и разом не стало двадцати пяти человек. Подступил комок к горлу. Защипало глаза. Максим с трудом удержался, чтобы не заплакать. Нельзя показывать слабость. Нельзя. Прав гость, прав. Но как же это…