Тропою грома
Шрифт:
Проповедник подоспел как раз в ту минуту, когда Селия с приветливой улыбкой пожимала руку молодого кафра. Старик уже открыл рот, чтобы отбрить его как следует, как вдруг заметил Исаака.
— Мы взяли на себя смелость прийти сюда, чтобы приветствовать вас и кстати сказать несколько слов Сварцу, — сказал Мако, после того, как Ленни их представил.
— Я очень рада, — ответила Селия. — Вот там у стола есть место. Пойдемте, сядем. Я угощу вас кофе.
Девушка понравилась Мако. Видно, что не глупа, а это еще важнее, чем образование. За спиною Мако послышалось невнятное бормотание.
— А! Служитель божий! — весело сказал он. — Рад тебя видеть, старик. Но ты-то, я знаю, не очень рад видеть меня в своих владениях. — Он снова повернулся к Селии. — Знаете, мисс Ричардс, ваш проповедник считает, что мне не полагается быть здесь, потому что я чернокожий, а вам не полагается угощать меня кофе. Он, пожалуй, потом выбросит чашку, из которой я пил.
— Вот пустяки, — небрежно сказала Селия. — Я уверена, мистер Мако, что наш проповедник ничего подобного не думает. Если он это говорил, то, наверно, в шутку.
Насмешливый свет в глазах Мако стал еще ярче. Брови иронически приподнялись.
— Спросите его сами, — невозмутимо сказал он.
— Вы ведь, конечно, не верите в такой вздор? — весело спросила Селия, кладя руку на плечо проповедника. — Не правда ли?
Щеки старика раздулись, из горла вырвался какой-то невнятный звук.
— Вот видите, — сказала Селия, обращаясь к Мако. — Я же вам говорила. Он и не думает верить в такие глупости. Ну пойдемте.
Она решительно направилась к столу. Брызгая слюной и давясь словами, проповедник ошеломленно глядел им вслед. Но сомнение уже проникло в его душу. Может быть, он в самом деле не прав? Ведь она образованная и должна лучше знать. И если она говорит, что все это вздор, то, наверное, вздор и есть…
Гости уже столпились вокруг него, ожидая, что он им скажет насчет этого бесстыжего кафра, который осмелился явиться на их праздник. К нему обращались возмущенные лица, слышались негодующие восклицания…
— Все это вздор, — резко оборвал их проповедник. — Все люди сотворены богом! — И он удалился с важным видом, но с жалом сомнения в сердце. Конечно, девушка эта очень образованная и должна знать, что правильно, а что нет, но ведь кафр это все-таки кафр!..
— Вы совсем сбили старика с толку, — сказал Мако, глядя на Селию, и рассмеялся.
— Его и надо сбить, — ответила она, а про себя подумала: «Какой он, однако, славный, этот Мако!»
— Как было бы хорошо, — продолжал Мако, искоса поглядывая на Ленни, — если бы вы остались здесь совсем. Вы помогли бы нам бороться с этой тупостью.
И Исаак не отрывал глаз от Селии. За веселой улыбкой и гордым поворотом головы он разглядел душевную боль и подавленность. «И она тоже его любит, — подумал он. — Правильно ли он, Исаак, поступит, если расскажет Ленни то, что он о нем знает? Это жестоко… Но все равно, пусть. Из отношений между Сварцем и Сари Вильер ничего хорошего выйти не может».
И все же он не мог не сочувствовать им. Эта любовь, которая без оглядки ломала все традиции, все условности и расовые преграды, невольно вызывала в нем восхищение. Эта любовь была бунтом против национальной тирании, она была утверждением той основной истины, что человек всегда человек, независимо от цвета кожи. В тот вечер Мако сказал, что так любить — значит, подниматься на более высокий уровень, где уже нет национальных и расовых делений… А теперь, когда дошло до дела, Мако идет на попятный…
— Присаживайтесь, — сказала Селия. — А я сейчас принесу кофе. — Она убежала.
Они сели, и Мако повернулся к Ленни. Взгляд Исаака перебегал с одного на другого, изучая их лица. Одно — темно-коричневое, суженное к подбородку, худое и тонкое, словно творение кисти художника-романтика, с одухотворенным взглядом и скептической усмешкой выпуклых губ, как будто тот, кто его писал, имел веру, но не имел иллюзий. Другое — светло-коричневое, массивное, тяжеловатого склада, хотя и красивое, на котором только глаза говорили о неустанной работе мысли и склонности к книжным занятиям.
— Я пришел поговорить с вами о весьма щекотливом деле, — неторопливо начал Мако. — Вы, конечно, можете ответить нам с Финкельбергом, что, мол, не суйте нос не в свое дело. И вы будете правы. Но мы пришли, потому что мы вам друзья, а друг не имеет права скрывать то, что у него есть на сердце. Так что, если мы скажем что-нибудь, что вам не понравится, пожалуйста, вспомните, что мы вам друзья и говорим это только потому, что относимся к вам по-дружески. Мы заботимся о вас же самих и о тех, кто вам дорог. Вот почему мы решились, так сказать, сунуть нос не в свое дело.
Исаак увидел упрямое выражение в глазах Ленни и подумал: «Он догадывается, куда мы клоним».
Мако продолжал:
— Помните наш разговор в тот вечер у Финкельберга? Я вспомнил его, когда узнал о вашем романе с белой девушкой. По существу, ничего плохого в этом нет. Само по себе не преступление. Будь наша родина свободной страной, где все были бы свободными людьми, а не рабами, ваши отношения касались бы только вас и ее, и никого больше. Если б мы жили в такой стране, где царил бы разум, я бы пожал вам руку и пожелал вам счастья, и вы двое — цветной мужчина и белая женщина — поженились бы и были счастливы. Но мы живем не в такой стране. У нас чернокожие на положении рабов. Белые у нас пришли бы в ужас при одной мысли о союзе между вами и белой девушкой. И когда это откроется, вы сами знаете — будет плохо вам, будет плохо и ей. Ничего из этого не получится, кроме горя и страданий.
Вам не удастся вечно скрывать свою любовь и хранить ее в тайне от всего мира. Вы живете в мире, и мир, рано или поздно, вас настигнет. И так как это вздорный и лишенный разума мир, он раздавит вас и вашу любовь и девушку, которую вы любите. Может быть, в другой стране, — к сожалению, таких стран мало, — в другой стране, где черный цвет кожи не считается преступлением, вы с ней могли бы быть счастливы. Здесь это невозможно.
Принесите же эту жертву ради своего народа, ради его будущего. Уезжайте отсюда. Боритесь за то, чтобы ваши соплеменники перестали быть рабами. Боритесь за такое будущее, в котором, если другой цветной юноша полюбит другую белую девушку, он сможет любить ее открыто, и любовь их никто не сочтет преступлением. Этим вы послужите своему народу.