Тропою волка
Шрифт:
— Чернов! — кричал Кмитич. — Остановись! Сразимся!
Но главарь карателей не желал сражаться в честном бою. В принципе, само понятие «честный бой» для Чернова разительно отличалось от аналогичного понятия для Кмитича. Для царского карателя честным поединком считался «китайский поединок», где главное — обмануть врага, обойти сзади, ударить в спину, поразить его спящим… Все это не считалось постыдным, а воспринималось как хитрый ход — ты его перехитрил, значит, ты сильнее…
— Вот же дьявол! Уйдет же! — в сердцах крикнул самому себе Кмитич, видя, что его конь начинает заметно отставать. Шум боя уже не долетал до ушей Кмитича — в погоне он углубился в чащобу. Лес, правда, резко оборвался. Теперь сосны из стройных и длинных стволов превратились в корявые одинокие деревца. Зеленые ели вообще исчезли, а перед глазами замелькали ольха, береза, осока и прошлогодний жухлый вереск, только что показавшийся из-под стаявшего снега. Копыта коня зачавкали по влажному мху. Кмитич осадил своего скакуна: впереди виднелись бурые кочки болота. Оршанский князь окинул взглядом болотистую местность. «Тут можно и утонуть», — подумал Кмитич и стал медленно и осторожно продвигаться вперед. Чернов уже был едва виден, его конь мчал прямо через болото, разбрызгивая воду и грязь.
— Ну, что! Взяли? — кричал радостно главарь карателей, торжествуя.
И вдруг… московитский полковник, уже праздновавший успех, словно шухнул в пропасть вместе с конем. Падение было таким резким, что Чернова выбросило из седла, и он пролетел вперед, ввалившись в серо-бурую жижу болота. Сразу понял: под ногами нет никакой опоры — сплошная трясина. «Назад!» — лихорадочно соображал Чернов. Он попробовал повернуться, разгребая руками болотную топь, но лишь больше погружался в нее. Рядом, в двух-трех шагах, судорожно дергал головой и шеей конь, также пытаясь выбраться. Но, как и хозяин, несчастное животное не находило опоры. Чернов быстро отстегнул пояс, саблю с кинжалом, резким рывком повернулся на живот, но это мало что дало, лишь еще глубже осел он в трясину в своих тяжелых латах. Вокруг московитского полковника была лишь сплошная бурая жижа и ни кустика, ни куска земли, ни деревца… Но вдруг… Рядом по твердой земле стукнули лошадиные копыта… Чернов повернул голову. Невдалеке верхом сидел Кмитич, со спокойным, ничего не выражающим лицом взирая на Чернова сверху вниз.
— Помоги! — процедил Чернов. — Не хочу тонуть в этой грязи! Лучше расстреляй меня! Повесь лучше!
Кмитич спрыгнул на землю, встал на колени, протянул руку и зацепил коня Чернова за уздцы, с силой потянул к себе. Животное, чуя помощь, подалось в сторону Кмитича, отчаянно дергая шеей. Оршанский полковник с рычанием от натуги, упираясь коленями в мокрую прошлогоднюю траву, потянул к себе коня. Тот нащупал, наконец, передними ногами твердую землю и стал с помощью человека выбираться на берег. Видя, что конь спасен, Кмитич поднялся на ноги, вытер пот со лба. Первое интуитивное желание было помочь выбраться и этому мерзавцу, чтобы привести его в отряд. «А зачем его вытаскивать? — мелькнула мысль. — Ведь мы его все равно казним. Так пусть остается здесь. Пристрелить бы его, да нечем. Нехай кикиморы болотные его судят. Если утонет в трясине, то это будет самое подходящее для этого убийцы наказание». Кмитич забрался обратно в седло.
— Дай руку! Помоги же! — сдавленно выкрикнул Чернов. Кмитич не ответил. Он, собираясь уезжать, лишь оглянулся. Чернова же этот молчаливый литвин вдруг вверг в холодный ужас. Лучше бы литвин издевательски смеялся, оскорблял, но только не молчал с таким вот безучастным лицом! Это была настоящая пытка, пытка, до которой сам Чернов никогда бы не додумался.
—
Кмитич вновь молча посмотрел на Чернова сверху вниз. Московит сорвал все еще сидевший на голове круглый немецкий шлем, ухватив его за перья, и попытался швырнуть в Кмитича. Шлем, мелькнув ярким пером, глухо, словно пустая кастрюля, брякнулся у ног коня. Оршанский полковник вновь спрыгнул на землю, пнул шлем, и тот улетел обратно в болотную топь.
— Ответь мне! Скажи хоть что-нибудь! — орал Чернов. — Ударь меня по голове саблей. Слышишь, ты, сволочь литовская!
Над поверхностью болота оставалась одна лишь бритая голова предводителя царских карателей. Кмитич вновь безучастно вглянул на лысину царского полковника, вновь впрыгнул в седло и бросил взгляд на Чернова, ковылявшего в сторону леса.
— Сволочь! — кричал Чернов с перекошенным от бессильной злобы и страха лицом. — Сволочи вы все! Всех бы перерезал! Ненавижу! Вернись! Слышишь! Вернись! Будь ты проклят! И все вы! — и затем что-то еще прокричал полковник на непонятном языке.
И словно возмутившись последними словами Чернова, глухо зашипело болото, выпустив множество малых и больших пузырей. Чернов выдавил слабый крик. Кмитич в это время не спеша ехал вслед коню царского полковника. Он лишь однажды обернулся. Чернова уже не было видно.
— По деяниям твоим и смерть, — тихо сказал оршанский князь и поспешил обратно к месту боя. Его теперь волновал Василь — жив ли? По дороге Кмитич подхватил под уздцы коня Чернова, и тот послушно последовал за своим спасителем.
Когда Кмитич вернулся, бой был уже закончен полным разгромом карателей — их тела устилали всю лесную дорогу, с которой партизаны уже стащили упавшие деревья. По количеству пороха, что везли бойцы Чернова, было ясно, что от Рогачева они намерены были оставить кучку пепла, как и от Казимира. Но, как и боялся оршанский полковник, бой не вышел легким, даже с учетом внезапности нападения. Если вторую группу в хвосте колонны удалось разгромить достаточно быстро, то в головной группе кипел нешуточный бой — карателям удалось оказать сильное сопротивление, а человек десять даже прорвали кольцо и ушли лесом неизвестно куда. Погибли девятнадцать партизан, еще шестеро были серьезно ранены. Им спешно оказывали помощь, положив раненых на расстеленные на влажной земле тулупы. Тут же лежал и Василь с простреленным животом. Он выглядел, кажется, бодрее других, и даже улыбался успешному исходу боя, но — и Кмитич это знал — рана в живот только кажется легкой.
Кмитич склонился над Василем. Тут же находились еще три молодых партизана — друзья Василя: Александр Сичко из Ковно, Винцент Плевако из Вильны и мстиславец Альберт Заяц. Они были с такими же длинными волосами с заплетенными в концы перьями ястреба. Одного из них, Зайца, и видел вместе с Василем в первый день в землянке Кмитич.
— Кажется, отвоевался я, пан полковник, — грустно улыбнулся Василь, который только что о чем-то тихо переговаривался с Зайцем.
— Не хвалюйся, вылечим, — слегка похлопал Кмитич парня по плечу.
— Я прошу у вас прощения, пан Кмитич, — вновь усмехнулся Василь, — я вам так и не открылся. Вы меня не признали, а я все искал подходящее время… Меня по-настоящему зовут и не Василь вовсе. Вы должны меня помнить как… Вилли Дрозда из Несвижа.
Кмитич в ужасе уставился на бледное лицо Василя с растрепанными волосами. Глаза… Голос… Точно! Это Вилли Дрозд! Но как же он изменился за эти шесть или даже семь лет! Тогда это был скромный застенчивый хлопец с робким взглядом, а сейчас — стройный, высокий, уверенный в себе воин!