Троя. Книга вторая
Шрифт:
– Дома построить нужно для пятисот семей. – докладывал он Приаму. – Ютятся чуть ли не в подвалах. Сирот, чье положенье требует вмешательства – числом семьсот, а стариков немного, но есть – их двести человек. Без дела – тысячи полторы народу. Доходов постоянных лишены четыреста семей. Другие просьбы… Лодку новую, коня, клочок земли вот просят… место на рынке, стадо коров – пусть небольшое…и даже свадьбу сыграть.
– Ну, свадьбу пусть играет сам. А кто без дела, тех займем немедленно. Строительство домов тех самых – пятисот на месте всех трущоб начнем, как только ты расчеты мне представишь по стоимости. Кто немощен для стройки – в долине я сад разбить хочу – пусть в нем работают – смоковницы сажают и яблони. Других же в порт определить – там разве нет мест?
– Места найдутся. Сторожа всегда нужны и счетоводы.
– Так в чем дело? Почему туда народ идти не хочет?
– Платят мало, Приам.
– Порт имеет такие барыши, а платит мало? Выяснить, в чем дело. Фимет, это к тебе. – царь обратился к только что вошедшему Фимету. Обмен товарами, покупка и продажа были его коньком – Представь мне ясную картину доходов и расходов порта. В казну они исправно отчисляют, а дальше что? Теряются куда другие средства? В чьих карманах оседают? Все выясни.
– Все сделаю немедленно, Приам. – отвечал Фимет.
Приам продолжал:
– За воспитание сирот положим ежегодно плату приличную – чтобы семьи боролись за право взять сироту к себе. Аналогично и со стариками одинокими поступим – пусть свою кончину они достойно встретят. Вдовам и вдовцам – определим поддержку, чтобы детей поднять могли и на ноги поставить.
– Да, женщины просили, чтобы удобнее стирать в ручье белье… – вставил Укалегон – Ручей тот в сторону реки, в полете стрелы от наших стен… так вот, они хотели там мостки. Заодно и спуск удобный надо им устроить. Скользко там – особенно как дождь пройдет.
– Это за день можно сделать – хоть сегодня. – повеселел Приам.
– Колодцы в нижней части города нужны – числом не меньше двух. Все жители просили. Недостаток питьевой воды там ощущается довольно остро. – докладывал Укалегон.
– Колодцы – дело нужное. Немедленно начни работы. Еще какие просьбы? Да, коня и лодку. Сам на месте проверь, Укалегон, и если эта просьба не пустая блажь, но жизненно необходима, скажем, рыбаку, получит пусть, что просит.
Такие совещания Приам проводил едва ли не ежедневно, с утра пораньше. Затем все воплощалось в жизнь – то, что полегче – сразу, в тот же день, что потруднее – требовало время. Казна, конечно, полегчала, зато в Трое не осталось ни одного беспризорного сироты, равно как и немощного старца без крова и присмотра. Колодцы были вырыты в кратчайший срок, сады невдалеке от Дарданских ворот разбиты, строительство нового квартала шло полным ходом, доходы троянских граждан выросли – сразу после скандала в порту. Оказалось, что большую часть средств назначили себе вознагражденьем чиновники. Одного из них – по совместительству жреца Посейдона, троянцы закидали камнями – за особую жадность. Тот изловчался ополовинивать себе в карман и там, и здесь – в порту и храме. Обратной стороной такого самосуда стало отсутствие в том храме прихожан. Это в свою очередь обернулось головной болью для Панфоя – верховного троянского жреца.
– Что у тебя там храм заброшен? – налетел на него Приам. – Купцы хотели жертвы принести, а к ним никто не вышел. Ты это мне исправь.
– Жрецы все как один отказываются в нем служить. – оправдывался Панфой.
– Найди того, который согласится. – это прозвучало приказом.
И Панфою, если так можно выразиться, с таким жрецом, в конечном счете, повезло. Нет, добровольно туда идти никто не собирался – об этом нечего было и мечтать. Понадобилось произойти определенным событиям, а кое-кто усмотрел в этом даже волю богов. Как бы там ни было, те события, что сыграли на руку Панфою, происходили в кулуарах центрального троянского храма и носили – прямо скажем, весьма и весьма скандальный характер, однако пришлись очень кстати – в результате опальный храм на полдороги из города в порт приобрел, наконец, своего смотрителя и жреца.
Вот как это было.
Происшествие в храме Аполлона. Лаокоон и Антиопа
Понятно, что любой храм помимо парадных залов – блестящих и торжественных – имеет комнаты для внутреннего пользования. Так, подсобные помещения главного храма начинались сразу за изваяниями богов и Палладием – тканая золотом ширма являлась перегородкой, за которой складировались необходимые жрецам вещи – парадные одежды, кувшинчики с благовониями, прозрачные призмы, шары и прочие премудрые предметы, что требовались часто, а потому их держали в непосредственной близости, чтобы те были всегда под рукой. Все это в некотором беспорядке лежало на широком топчане в углу помещения – а проще говоря, было свалено в кучу после очередной службы или жертвоприношения. Ничего удивительного – жрецы впопыхах заскакивали за ширму, хватали нужную вещь, чтобы через несколько минут появиться снова, бросить отработавший предмет и взять другой. К концу церемонии на топчане том царил полный бардак, наводить порядок приходилось после ритуала, чтобы и в следующий раз все прошло без сучка и задоринки. Понятно, что разложить все в нужной последовательности мог только жрец – причем жрец, прекрасно знакомый с ритуалами храма. На сей раз ответственное это дело было поручено жрецу лет тридцати, высокому мужчине – вполне богобоязненному с виду. Тот взялся за работу привычно – согнулся над топчаном и принялся раскладывать все сваленное по порядку. Жрец разбирал завал примерно пять минут, когда край ширмы отодвинулся тихонько, пропустив пышнотелую красотку. Та подошла на цыпочках неслышно, закрыла своими пухлыми ладошками глаза жреца – при этом практически улеглась всем рыхлым телом ему на спину, и засмеялась – тоже приглушенно.
– Антиопа. – оторвался от дела жрец.
Пухленькие ручки уже скользили вниз по его груди.
– Ты откуда здесь?
– Мне Калхас подсказал, где тебя искать. – продолжала тереться об него всем телом Антиопа.
– Тебе нельзя здесь находиться… – в голосе жреца звучали одновременно и неуверенность, и страх, и остро возникшее желание обладать этим мягким соблазнительным телом прямо здесь, сейчас.
– Разве? Я соскучилась, а ты…
Он ясно ощутил, как туника с ее плеча соскакивает вниз. Жрец повернулся к ней, не совладав с собой, и бросил на топчан нагую аппетитную толстушку. Какие-то шары свалились вниз и покатились по полу. Жрец наклонился – но не затем, чтобы поправить беспорядок. Антиопа сладко застонала под ним, плотнее прижалась к его телу, выгнув спину, жрец жадно прижимал ее к себе…
– Вы что, совсем ополоумели?
На грохот и стоны сбежались все служители, что находились рядом. Среди них – Панфой. Для него специально Калхас услужливо отодвинул занавеску.
– Лаокоон. – изумился Панфой. – Да это святотатство. Ты в своем уме?
Вместо него ответила толстушка:
– Что смотрите? Что – интересно стало? Не знаете, чем муж с женой заняться могут? И нет тут никакого святотатства.
Она театрально надула и без того полные губки, прикрыла какой-то священной ризой пышную грудь, бросила мужу сияющий золотом торжественный пеплос с топчана – мол, прикройся, дорогой.
– А ты что ухмыляешься? – напала Антиопа на Калхаса, который попытался спрятать довольную улыбку. – Ты думал – обед несу для мужа – потому меня пустил? Нечто я не знаю, что в храме он поест. Да он все время пропадает в храме. А что? Я все скажу. – это уже с претензией к Панфою – причем со скоростью сто слов в минуту. – Мы женаты месяц скоро. За это время я мужа видела лишь раз – то служба у него, то бдения ночные, то он работает в библиотеке – что такое, я не знаю, то ритуал священный…. Надоело. Или детей иметь – не святое дело? А как они появятся, скажите? Если он – красотка ткнула пухлым пальцем в грудь Лаокоона – Все время занят?
Панфой внимательно выслушал ее тираду и обратился к Лаокоону – тот молча ждал, не двигаясь с места – лишь голову понуро опустил.
– Приведи себя в порядок, супругу проводи и сразу же ко мне.
С тем Панфой задернул ширму.
***
Для Панфоя, чье религиозное воспитание прошло в Дельфах, все случившееся просто не укладывалось в голове. Как можно презреть все данные обеты, забыть торжественные клятвы, наплевать совершенно на всех богов, пойти на поводу у низкой похоти – заняться прелюбодеянием прямо в храме, пусть и со своей женой. Этого Панфой никак не мог понять. Верховный жрец само служение богам считал призванием, уделом избранных, куда идут по зову сердца, а никак не на работу. Потому жрец должен быть свободен от мирских желаний – семья, любовь не для него, жизнь жреца посвящена служенью без остатка, ну а любовь – единственно к богам. И мысли должны быть высоко. Смотреть под юбку женщинам жрецу недопустимо. Так считал Панфой и соответственно, завел порядок строгий.