Троянский катафалк
Шрифт:
Но ниже была полностью напечатана речь Дэвида Эмерсона. Фотокопия, чуть меньшего размера, но все же читаемая. И достаточно крупный снимок, сделанный в офисе Себастьяна, знаменитой комнате с разрушенной теперь стеной, очевидно, сразу же после того, как я оттуда ушел (или меня «ушли»). Все знакомые лица, важные персоны, известные всей стране. И даже нога Билла Кончака.
Снаружи разразилось черт знает что, как я предполагал, но до меня доходили лишь сообщения из вторых рук. Однако было ясно, что скандал был не просто местным или национальным, он перерос в международный.
В камере особенно нечем заниматься, поэтому я просмотрел газету от начала и до конца, сначала прочитал все заголовки, потом кое-какие статьи. Конечно, я не стал читать все истории, зато внимательно прочитал статью о размышлениях администрации. Им никак не понять, почему так много аморальных поступков. Спросили бы у меня, я бы быстро им все объяснил…
Первый луч надежды мелькнул у меня во второй половине дня во вторник, когда ко мне пришли Сэмсон и Роулинс.
Сэм сообщил, что теперь полиция располагает неоспоримыми доказательствами того, что пластинку «Аннабел Ли» записал действительно Чарли Вайт и, разумеется, все последующие пластинки и альбомы Джонни Троя. Они «раскопали» несколько человек, которые помогали готовить пластинку, являясь свидетелями того, как Вайт и Трои одни в комнате готовили записи. Полиция обнаружила и того единственного человека, который при необходимости присутствовал при всех сеансах и был посвящен в обман.
— Это информация была сообщена прессе, — сказал Сэм. — Должно помочь.
— Да, должна быть дополнительная информация. Надеюсь, что скоро.
— Люди страшно возбуждены. Произошли беспорядки, когда хоронили Фрэнсиса Бойла.
Он рассказал мне о донесениях, которые только что стали поступать, о том, что произошло что-то вроде открытого бунта, мятежа. Как будто, возмущенные обманом почитатели Джонни Троя выбросили тело Фрэнсиса Бойла из гроба.
Потом заговорил Роулинс:
— Пока я завяз с Кончаком, Шелл.
У него был усталый вид.
— Крепкий орешек. Он не расколется… разве что перед смертью. Но мы возьмемся за его окружение, уже нашли кое-кого из «красоток», с которыми он обтяпывал свои дела.
Он подмигнул.
— Мы все знаем, что ты не виноват, Шелл, но мы должны все сделать так, чтобы, как говорится, ни к чему нельзя было придраться.
— Я все понимаю. Я и сам не был уверен, что это не я, после того, как наслушался Бэрона и некоторых других.
Копы рассмеялись.
Итак, положение улучшилось.
Но мне требовалась большая помощь. История разрасталась, как снежный ком, и пока не начала таять. А сейчас граждане приступили к голосованию. Конечно, фотография, помещенная в газете, где запечатлено «тайное совещание» в офисе Себастьяна, стала известна всей стране, всему миру. Несомненно, она произвела впечатление.
Достаточно ли сильное?
Про меня, естественно, писали всякие небылицы. Одна газета утверждала, что я стою во главе какого-то дьявольского заговора. Дуерфы утверждали то же самое, но от них я ничего другого и не ожидал.
Однако правда приобретала все более широкую известность. Себастьян был настолько дискредитирован, что на его месте я бы провалился от стыда сквозь землю. Вместе с ним погорели многие его клиенты, лопнули, как воздушные шары, пронзенные иглой. Пришло время переоценки ценностей, гении были так же быстро развенчаны, как и взлетели на олимп.
Насколько пали в цене акции Хэмбла, я не знал. Да и никто бы этого не сказал наверняка, все выяснится уже после того, как станут известны результаты выборов. А это произойдет спустя значительное время после того, как закроются избирательные участки.
Когда я принимался об этом думать, у меня начиналась нервная дрожь. Теперь против меня можно было выдвинуть множество обвинений, дальше будет еще больше. И если только Хэмбла выберут Президентом, моя песенка будет спета.
Я громко застонал.
Что если он уже избран?
От одного лишь предположения у меня начался не то бред, не то сон наяву, ночной кошмар в состоянии бодрствования. В какой-то розовой дымке мне представлялось то, что произойдет, как если бы это уже случилось.
Видения исчезли, розовый туман пропал, но я продолжал громко стонать. Единственное, что я мог сделать, это сидеть в своей камере, думать, потеть и дрожать от страха.
Поэтому я сидел.
Думал.
Потел.
И дрожал.
Был уже поздний вечер, когда Сэмсон и Роулинс снова пришли, Сэм улыбался. Он положил свою руку мне на плечо и сказал:
— Ну, Себастьян раскололся. Раскололся, как только услышал. Короче, важно то, что он сознался в том, что убил Чарли Вайта.
— Не может быть!
— Сознался. Вайт намеревался открыть секрет, он был сыт по горло тем, что все лавры доставались Бойлу, того боготворили, окружали вниманием, им восхищались, гордились, хотя в действительности пел-то Чарли. Ты же понимаешь.
— Все понимаю.
— Покончив с Вайтом, Себастьян поручил Рэйсу заняться остальным, что потребуется по ходу дела.
— Например, мною?
— Совершенно верно… Вайт не знал, что этот чокнутый доктор и Себастьян из одной своры, между ними не могло быть тайн. Вайт был сам не свой, зависть и запоздалое возмущение не давали ему покоя. Сначала он решил, что заболел каким-то психическим расстройством, ну и отправился к Витерсу вполне серьезно за помощью, но его затошнило от пустой болтовни…
— Вполне понятно. Я имел «счастье» познакомиться с бредовыми идеями этого великого Дуерфа.
— Самое же важное, что он решительно все выложил Витерсу. «Это его голос, он должен получить то, что ему причитается по праву», ну и так далее. Витерс, естественно, передал это Себастьяну, ну а тот навестил Чарли в тот четверг вечером.
Чарли послал его ко всем чертям. Считал, что Себастьян не позволит себе убить его, потому что он был голосом Джонни Троя. Пригрозил, что выступит с разоблачением по радио и телевидению. Расчеты не оправдались. Себастьян сбросил его с балкона.