Тройка мечей
Шрифт:
Многие женщины моей расы считались такими же порчеными, хотя способности свои почитали за благо. В Эсткарпе этих «порченых» старались выявить как можно раньше, обучали различным премудростям, помогали развить свой Дар; их готовили иметь дело с Силой, что всегда считалось привилегией избранных.
Что до меня, то я родилась во время хаоса, когда народ мой спасался бегством от карстенцев, уходя через горы. Позже нас оставили в покое, но я так и не смогла самостоятельно развить таившиеся во мне задатки одарённости, потому что в Карстене не было колдуний, которые распознавали Дар и отбирали детей на обучение, а жившие среди нас Мудрые
Я — приёмная дочь Леди Крисвиты, а по сути её племянница, поскольку моя мать — её родная сестра. Матушки я не помню, она умерла от горя, узнав, что муж её и господин погиб в схватке с карстенскими налётчиками; я была тогда совсем ещё крошкой.
У Леди Крисвиты большое сердце, его хватало и на собственных детей, и на меня, и на Йонана — наполовину салкара, наполовину Древней расы, ещё одного приёмыша, вместе с которым мы росли.
Дар целительницы обнаружился во мне рано. Дело в том, что стоило мне только взглянуть на человека, как я отчётливо видела болезнь, которая гнездилась в нём, и знала, чем её можно изгнать. Кроме того, я ощущала в себе родство с животными, поэтому не могла есть мяса или желать кому-нибудь доброй охоты. Правда, эту свою особенность я хранила в тайне.
Когда Колдуньи Эсткарпа совершили свой последний и величайший подвиг, собрав объединённую Силу и вызвав чудовищные катаклизмы, в результате которых горные цепи отделили нас от Карстена, всем казалось, что пришла новая мирная жизнь. Войны я совсем не помнила, и всякие разговоры о ней казались мне нелепыми в мирные дни.
Поэтому я не переставала удивляться таким, как Имхар, мой двоюродный брат. Он был прямо-таки создан для войны, ничто другое его не интересовало. Меня он, честно говоря, тоже мало интересовал, хотя именно он являлся моим суженым, поскольку наш брак должен был укрепить семью. Хотя, думаю, его подобные «мелочи» тоже мало волновали.
Йонан был мне гораздо ближе по духу. Мы говорили с ним о старинных легендах и песнях, в которых прославлялось прошлое. Возможно, он и сам бы сделался бардом, но когда его пальцы касались струн, они выглядели даже более неумелыми, чем когда держали меч или арбалет. Создавалось впечатление, что кровь Древних и рода салкаров смешалась в нём не самым лучшим образом.
Иногда я спрашиваю себя: как сложилась бы моя жизнь, останься мы в Эсткарпе? Наверняка я вышла бы замуж за Имхара, и способности мои, никем не востребованные, так и пропали бы втуне. Сердце моё ещё может примириться с таким исходом, но разум — протестует.
Но, когда шла работа по постройке Родового Дома, к нам с востока пришёл юноша. Рассказанное им настолько глубоко повлияло на нас, что, даже не отдавая себе в этом отчёта, мы сразу же отправились в путь, навстречу не только неизвестному, но и, как оказалось, навстречу самой мрачной и чёрной по существу битве в нашей истории.
Зато, оказавшись в Долине, я почувствовала себя словно растение, пересаженное на благодатную почву, ибо встретила Леди Зелёного Безмолвия, ту, которая наделена многими именами в наших древних сказаниях, а в нынешнем цикле отзывается на имя Дагона. Сама она и её народ не принадлежат ни к нашей расе, ни, возможно, даже к нашему виду, но по облику выглядят явными гуманоидами. С теми, кто не опорочил себя общением с Тьмой, они поддерживали родственные, дружеские отношения.
Когда мы с Леди Дагоной впервые увидели друг друга,
Долина, в которой мы поселились, напоминала осаждённую крепость. Древняя земля Эскора таила много зла. Правившие здесь когда-то адепты возомнили себя существами высшего порядка и старались по-своему переделать природу, создавая мутантов и монстров. Эти силы Тьмы обосновались за наружным кольцом защитных гор и пользовались любой возможностью, чтобы пробраться внутрь.
Нас уверяли, что в самой Долине вполне безопасно, что заклятья Силы окружают её надёжной защитой. И тем не менее воины всех собравшихся здесь народов постоянно патрулировали вершины гор и отражали атаки Тёмных, которые всеми силами стремились преодолеть отвесные скалы и пробраться к нам.
И вот, проснувшись однажды, я обнаружила, что руки мои испачканы вязкой глиной, будто я копала её на берегу реки. Душа изнывала от тревоги и чувства вины — сама того не желая, я приоткрыла дверь врагу. В этом я не могла признаться ни леди Дагоне, ни моей приёмной матери.
К счастью, у меня появилось занятие, которое отвлекло моё внимание. Йонан провалился в расщелину и повредил себе лодыжку. Я принялась лечить его той же глиной, и вскоре он смог ступать на повреждённую ногу. Но хотя от глины руки я отмыла, какое-то пятно на мне всё равно осталось, я чувствовала это. Беспокойство моё касалось той части разума, которая с самого начала была мне неподвластна. Я трижды пыталась заговорить об этом и каждый раз обнаруживала, что не могу произнести ни слова, поэтому беспокойство во мне со временем только возрастало. Используя знание, которому меня научила Леди Дагона, я начала подозревать, что некто из Тьмы уже проник сквозь наши барьеры.
Той ночью я долго не давала себе заснуть. Мне хотелось, чтобы рядом со мной был хоть кто-нибудь из наших и присмотрел за мной, но я никого не могла попросить об этом.
Сон пришёл внезапно, как будто я переступила порог в другое помещение и закрыла за собой дверь; он был настолько живым и ощутимым, что всё моё прошлое показалось менее реальным, чем место, куда я попала.
Огромный зал, стены которого терялись в тумане, не походил ни на что в Эсткарпе — разве что в древнем Эсе могло найтись такое помещение. Меня окружали высокие колонны с резными изображениями странных чудовищ, необычайно рельефными. От колонн исходило странное желтовато-зелёное свечение, не похожее ни на солнечный свет, ни на свет какой бы то ни было лампы.
Я чувствовала, что здесь находится некто, с кем я должна встретиться…
Я двигалась между колонн к центру зала, но не переступала ногами, как обычно, а словно летела по воздуху, лишённая собственного веса, не имея сил сопротивляться. И вот мне открылась площадка, посреди которой на круглом постаменте стоял череп, очень похожий на человеческий, но выполненный из какого-то кристаллического материала. Он сиял изнутри всеми цветами радуги, они постоянно менялись, пульсировали, кружились, как в волшебном танце.