Тройная игра афериста
Шрифт:
– Кинга, - протянул Шмель руку, - даут.
Слониха вздохнула и неохотно, по частям легла на живот. Шмель встал на бивень, сел ей на голову, приказал:
– Партей.
Она встала, двинулась вперед. Проезжая мимо "скорой", Хоркин услышал врача, который говорил раздраженно.
–
Хоркин нагнулся к кингиному уху, шепнул, приказывая остановится. Слонами, по традиции, руководят, обычно, на немецком или французском. Простейшие команды я записал и выучил. Даут - лежать, партей - вперед, фукс - подними ногу... Впрочем, она и по-русски все понимала. Этими командами Шмель пользовался больше для шика, рекламы. Корнилов рассказывал ему, что лучше всего она понимает крутой русский мат, но Шмель не любил материться. Хотя с горяча порой вылетало и действовало эффектно.
Услышав, как врач зло выругался и бессильно отступился от третьего потерпевшего, Хоркин вздохнул облегченно. За Верта он теперь был спокоен.
***
Хоркин выливает из бутылки остатки. Залпом выпивает. Говорит матери.
– Ведьма ты.
– Конечно,-радостно реагирует мать. Даже голос ее стал чуть живей.- Только потому и живу, что ведьма. Будь обычной матерью, давно бы в петлю залезла за то, что не удавила тебя в утробе. Говорили же мне - делай аборт. Нет, захотела девочку родить на старости лет. Родила. Выродка! Гадину вонючую. Дубину стоеросовую. Неудачника. Тюремщика паршивого.- Голос ее набирает звучность.-Охламона бестолкового. Здоровым стал у своих киргизов. Ни уму, ни сердцу от твоего здоровья, лучше бы ты от чахотки подох. Тысячи людей с тем автоматом игрались, а у этого ненормального идиота он стрелять начал. Людей убивать.
Мать замолкает и, вдруг, тем же спокойным голосом говорит:
– Деньги возьми в столе, опять бегать станешь?
– Не, мама, деньги есть. Эти себе оставь, мало ли.
– Не пей,-продолжает мать,-с пьяной головы натворишь опять чего. Сможешь - черкни открытку, что жив еще. И когда тебя, дурака холодного, только Бог приберет, хоть бы прибил тебя кто-нибудь! Давай, иди себе бегать от милиции, я не хочу, чтоб опять сюда с обыском приходили.
Хоркин подходит к матери, становится на колени и целует ей руку.
Глава 14
Сегодня штормило. я побродил по берегу, не увертываясь от волн, утерся махровым полотенцем и побежал домой.
У ранних лотков торговали питой - вкуснейшей лепешкой с разнообразной начинкой,- но я по утрам не ел. Правда, я не удержался - купил порцию мороженного. Мороженное в Израиле было вкуснейшее.
Странно, но у меня все время было хорошее настроение. И к субтропическому климату я привык быстро. Не хватало, конечно, привычной суеты и бесшабашности России. Сильно не хватало.
Вдуматься, так маразм ведь. Все эти очереди, полупьяные толпы, бардак, инфляция. Но все это забылось, а ностальгия оказалась вовсе не выдумкой нищих эмигрантов. я скучал по Родине и скучал жестоко. В то же время настроение у него все-время было хорошее. И я понимал, что это от здорового образа жизни, от чистой пищи, кошерной, как тут выражаются, от общей атмосферы благожелательности, присущей Израилю, от комфорта. Хорошо было телу, душе было спокойно. Но Россия стояла за спиной и плакала. И я уже строил планы возвращения.
Одним из таких вариантов было предложение стать "вышыбалой" в России денег, у мошенников, занявших или взявших их под фиктивные дела у израильтян. А пострадавших в Израиле было много, особенно из первых партий репатриантов.
Был вариант и с итальянцами. Они просто удивлялись моему нежеланию работать с наркотиками. Я же в свою очередь загружал их информацией валютных игр на базе СНГ. Я обещал миллион долларов удваивать за год. И просил для начала миллионов двадцать. Масштабы моих запросов итальянцев если не подавляли, то, по крайней мере, очаровывали.
Я рассорился с половиной олимов (репатриантов), зато приобрел друзьей среди коренных израильтян - те тоже олимов недолюбливали.
Кроме того, я подружился с армянскими колонистами, живущими уже несколько веков в старинном городке в Иерусалиме. Те звали в Австралию, где у них Метрополия.
Больше всего мне не нравились мне еврейские путаны. Застенчивые в знакомстве, в постели они вели себя с обнажающей бесстыдностью. А любовницами были плохими. Русские шлюхи, бесстыдные в разговоре, в постели были гораздо скромней.
Еврейские хулиганы меня вообще шокировали. Размахивают два драчуна руками, орут, как бешеные слоны, в грудь друг друга тыкают, так и кажется - секунда, и море крови прольется. Ан нет, уже остыли, разошлись.
я столкнулся с одним и по своей, зековской, привычке в первый же момент ссоры двинул того под дых. Так на меня смотрели, как на араба. Очень я обидел людей своим нетактичным поступком.
"В Россию, в Россию,-" приговаривал я, забегая в кассу аэропорта.
Но выехать в этот день в Россию не удалось. Меня остановили двое военных с автоматами, пересадили в крытый грузовичек и, не отвечая на вопросы, куда-то повезли.
Я запротестовал было, дернулся, но меня быстро и умело отключили ударом по голове.
Очнулся я в крытом помещении. На тюрьму хижина не походила, скорей на беседку. За складным столиком сидел араб, того, классического типа, с породистым горбатым носом и голубыми глазами.
– Нам нужна ваша помощь,-обратился он ко мне на русском с легким гортанным акцентом.