Тройная игра
Шрифт:
— А чегой-то он с парашютом? — заинтересовался люмпен, уже сам придвигая к себе очередную бутылку. — Чего это он?
— Да хобби у него такое. Их, этих бизнесменов нынешних, хрен поймешь. Не знают, куда деньги еще потратить, во сколько нахапали. Он вообще-то в десантных войсках служил, вот он сюда и ездил все время — молодость вспомнить…
— А-а, — сказал одобрительно мордатый. — Войска дяди Васи. — И показал Алексею Петровичу запястье, на котором были выколоты крылышки с парашютом и буквы «ВДВ». — Тогда понятно. Это у нас у всех слабость такая… Я вот специально сюда пиво хожу пить, здесь на парашюты посмотреть можно.
— Вот-вот, и братан мой такой же. Все с дружком таким же чокнутым ездил. Дружок у него, телеведущий. Ну этот, усатый, да вы его знаете, его все знают.
Мордатый даже тараньку свою на время оставил в покое.
— Когда, говоришь, он у тебя пропал?
— Да дней семь уж прошло…
— Да, бывает, — сказал мордатый неопределенно, хотя интерес его был явно неслучаен. — Нет, ничего мы про это не знаем, а стало быть, и помочь не можем. Правда? — Он толкнул в бок собиравшегося что-то сказать люмпена. Тот лишь кивнул, не глядя ни на Кротова, ни на мордатого.
И все. Как заколодило. Чего Алексей Петрович только ни делал. Но теперь даже пиво их не брало.
Кротов достал фотографию Разумовского.
— Вот он, братан мой. Видели, нет?
— А хер его знает… Мало ли их тут… — угрюмо сказал мордатый. А люмпен потянул фотографию к себе.
— Ну вроде видел… Ага, он точно с этим усатым с телевидения приезжал… Только они как бы врозь были. Усатый-то, он не прыгает, он летает. Самолет учится водить. А чего ему, бабки есть…
И все.
Только когда Алексею Петровичу надоело вливать в них пиво и они расставались, вконец закосевший люмпен сказал Кротову на ухо, повиснув на прощание у него на плече:
— Слушай, земеля, уходи ты лучше отсюда, покуда цел. Там, блин, ребята очень серьезные замешаны. Брату твоему все равно уже ничем не поможешь, а шею себе запросто свернешь тоже…
Больше ничего Алексею Петровичу выжать из собутыльников не удалось. Но как он понял со всей очевидностью, причиной смерти Разумовского был никакой не несчастный случай, а некие «серьезные ребята». Но почему же, в таком случае, дело было закрыто милицией и вообще, как бы узнать, о каких именно «серьезных ребятах» идет речь, кому понадобилось таким вот экзотическим способом убивать простого бизнесмена…
Кто-то осторожно тронул его сзади за локоть. Алексей Петрович оглянулся. Дедок с коляской. Настороженно зыркая по сторонам, он сказал ему одними губами:
— Я случайно слышал ваш разговор… Вообще-то, я зря, наверно, к вам лезу… у меня принцип такой: никогда не суйся не в свое дело… да и опасно ведь… кому ж охота… Знаете что, ничего я пока не скажу, дайте мне как-нибудь незаметно фотографию посмотреть. — Он толкал впереди себя коляску так, словно закрывал ее своим телом от какой-то опасности. — Давайте вон за те кусты, что ли, зайдем. Как будто отлить. Хорошо? Только вы как бы сами по себе, а я сам по себе.
Он отстал, как будто занимался проснувшимся мальцом, стоял какое-то время склонившись над коляской. Так что Алексею Петровичу пришлось какое-то время его там, за кустами, ждать. Едва поравнявшись с ним, пенсионер протянул руку за фотографией, вгляделся в нее.
— Да, это он… Я, знаете, был случайный свидетель. — Он вернул фотографию, словно она жгла ему руки. — Вот что я хочу вам сказать. Я сам видел, как этот человек, которого вы ищете, — он показал пальцем на тот карман, в который Алексей Петрович спрятал фотографию, — словом, я, может, последний, который видел его живым… Я, знаете ли, дед, меня часто выгоняют с коляской гулять — дыши, мол, воздухом сам и внука прогуливай. Нет, я внука люблю, но тут мне как бы выбора не оставляют, неприятно, знаете ли… Но, извините, не про меня речь. Ну вот, гуляешь, гуляешь и зайдешь, пока тепло, пивка попить… Знаете, считаю, что заслужил за долгую жизнь право хотя бы на это. — Алексей Петрович терпеливо ждал, когда он скажет то, из-за чего рискнул его догнать. И пенсионер, заметив наконец нетерпение на его лице, на этот раз решительнее, чем прежде, оборвал себя. — Извините. Так вот, неделю назад этот человек, которого вы ищете, видимо уже после прыжков, сидел в том кафе, около которого и вы, и я сейчас стояли. Мы многие сюда ходим как в театр — знаете, новые лица, москвичи, да среди них столько известных… Ходим посмотреть на них и многое, поверьте, замечаем. Так вот, москвичи, которые сюда приезжают, они всегда потом идут всей компанией в это кафе, как бы отмечают очередной прыжок или полет. У кого что… Как я понимаю, такая традиция… Так вот, в тот день этот человек, — он снова показал на карман, где лежала фотография, — он сидел один, и мне показалось, он ждал кого-то. А потом к нему подсели несколько человек… И знаете, мне не показалось, что он им был рад. Он, знаете, как среди волков среди них оказался… Он, наверно, был мужественный человек, он не испугался, нет, но стал очень напряжен… Я его еще пожалел мысленно, даже подумал: может, мне на всякий случай милицию вызвать? Может, тут ничего и не случится, но если что-то замышляется нехорошее — милиция наверняка это предотвратит. Но я уже сказал — у меня принцип, поэтому для такого шага мне надо было собраться с силами. — Он вдруг снова прервал себя: — А он вам правда брат, этот человек?
— Нет. — Пенсионер вызвал у него такое трогательное доверие, что Алексей Петрович нарушил все принципы и, не задумываясь, сказал ему правду: — Нет, он мне не брат и не друг. На самом деле я сыщик…
— А-а, — с непонятной интонацией протянул пенсионер. — Ну это даже лучше… Хотя я тоже хорош: правда, что брат, неправда. Какое это имеет значение, верно? Если с человеком беда? Это ж ведь с любым может случиться, верно? Они, гады, как волки, а мы все такие беззащитные, они стаями, а мы все поодиночке… Ну вот, они окружили его, взяли в кольцо… Это было очень похоже на похищение, знаете… Тем более что все они называли друг друга каким-то кличками, как будто это и правда была банда…
— А вы случайно не запомнили эти клички? — встрепенулся Алексей Петрович.
Пенсионер тревожно оглянулся по сторонам, стало видно, что он боится, и боится не на шутку.
— А про это обязательно говорить? — уныло спросил он. — Хотя что я?.. Наверно, я должен это сказать… Того человека, которого вы ищете, они называли Грант. А у этих, у волков, как я говорю, было много кличек — их было человек пять или шесть. Маня, Чугунок, но чаще других называли двоих: какого-то Кента — этот, по-моему, у них был старший — и еще одного, которого звали Мастерила. Они, знаете, были очень похожи на убийц… И вот они так сидели, пока на улице не начались крики: ах, ах, несчастный случай, ах, ах, не раскрылся парашют! Какой ужас!
— И что, действительно кто-то разбился?
— Да-да, действительно. Я хотел пойти посмотреть, но там уже была милиция, они все оцепили, перекрыли выходы на поле. А потом пришла «скорая» и она, знаете, увезла два трупа. Два, вот что удивительно!
— Вы ничего не путаете?
— Да господи боже мой, как я могу путать, если я видел это своими глазами!
— Ну и что было дальше? Вы видели потом, после всего этого человека, которого я ищу?
— Ой, господи, да я же вам об этом и рассказываю. Эти волки, о которых я вам говорил, они вернулись за столик, и все вокруг только и говорили: ах, москвич, ах, друг того усатого, вот рок, вот судьба — и богатый, и здоровый, а вот распорядился господь… Ну и всякое такое… Как ужасно глупо всегда эти слова выглядят рядом со смертью…
— Значит, вы уверены, что этот человек погиб? — спросил у него Алексей Петрович.
— А, господи! Я же вам говорю, я видел, как его увозили. В мешок, на носилки и в карету «скорой». А потом эти… «волки». Один из них сказал, когда крики были сильнее всего: «А молоток ты, Мастерила, классно все заделал! Ни одна сволочь не догадается». А тот, которого звали Кент, тут же цынул на него: «Заткнись, урод!» И тот, знаете, сразу стал как побитая собака…
Вдруг он увидел, что кто-то идет в их сторону, испуганно шарахнулся от Алексея Петровича и решительно двинулся по дорожке в сторону от летного поля.