Тройная игра
Шрифт:
Нюся была не в настроении, первым делом закатила Гуськову скандал — зачем он ее вызывает среди рабочего дня.
— Что я у вас, на службе, что ли? — шипела она, стараясь не сорваться на крик. — Я и так уже под колпаком! Там, на таможне, Генпрокуратура роет, все выясняет, как это помеченные Интерполом фуры вышли из терминала без досмотра, того и гляди на меня выйдут, а тут ты со своими совещаниями…
— А ну помолчи! — рыкнул на нее Гуськов.
— А ты на меня не очень! Я, между прочим, не у тебя служу — у самого министра! — не на шутку обозлилась Нюся.
Но Гуськов словно не слышал этого ее возмущения.
— Вот поставлю сейчас прямо на столе в коленно-локтевое положение и будешь стоять раком, пока мне — слышишь — пока мне надо! Служит она, не служит. Мы теперь все друг о друге знаем столько, что и спастись можем только все вместе. Ясно излагаю? Сейчас придет мой Суконцев — сиди и не квакай больше против меня, слушай, о чем идет речь…
Суконцев специально для нее изложил ситуацию с Кентом, и Нюся подумала, что была-таки права, исполнившись сейчас презрения при одном виде Гуськова: эти доблестные генералы как всегда обделались и как всегда в панике стараются найти спасение за женской юбкой, ну и понятное дело, основные задачи стремятся спихнуть на нее. А задачи такие. Во-первых, проверить, не сидит ли где у них в ФСБ Виталий Николаевич Чучин, он же Кент, а во-вторых, позаботиться о дневнике Гранта, ускорить его поиск, пользуясь ее дружбой с не успевшей стать женой вдовой погибшего.
Про дневники они толковали больше всего.
— Самая реальная угроза для нас для всех, — настаивал Гуськов, — это как раз дневники. Все, стервец, знал в таких подробностях, что там всем нам могилка гарантирована…
— А может, их нету, дневников-то? — с надеждой сказал Суконцев. — Ведь вы смотрите: «Милорда» этого мы прочесали от и до. Дома у него обыск провели по всем правилам. Пусто ведь!
— Дневники есть, — презрительно усмехнувшись, сказала Нюся.
— Ну, может, они так и пропадут с его смертью? — не сдавался Суконцев.
Нюся опять не согласилась с ним:
— Не могу ничего определенного пока сказать, но чувствую по себе, что что-то начинает просачиваться наружу…
— Вот и я о том же! — поддержал ее Гуськов. — А у меня чутье на эти дела — будь здоров. Как у ревматика к непогоде кости ломит, так и у меня… А сейчас словно зуд пошел по всему телу… А насчет того, что нигде нету… Не мог он это дело своей юной прошмандовке завещать, как думаете? Какой-нибудь тайничок с деньгами, с драгоценностями — и дневник заодно. Ты вот прикинь на себя, как бы ты сделал? — обратился он к Суконцеву. — Молоденькая любимая жена, этакий цветок… в проруби… а ты знаешь, что скоро тебе конец. Неужели ты бы не доверил ей все самое дорогое, самое заветное?
— Я? — с удивлением глядя на него, переспросил Суконцев. — Да ни в жизнь!
— Ладно, неважно! — подвел итог Гуськов. — Рассмотрим как рабочую версию, коли других нету. Скажи, Анна… — неожиданно официально обратился он к Нюсе. — Как ты думаешь, где он мог устроить свою главную захоронку?
Нюся ненадолго задумалась:
— Ну раз нет дома и нет в офисе, значит, либо в банковской ячейке, либо где-то еще.
— Банковская ячейка отпадает, — сразу сказал Гуськов. — Тут я уже приложил руку, провел оперативно-розыскные мероприятия по обнаружению средств якобы международного преступника Разумовского.
— Ну тогда так. Мог отдать кому-то на сохранение,
— А Кент? — спросил Суконцев.
— А что Кент? Кента даже ФСБ залови — у него против нас ничего нету, одни голые слова. Один поклеп, и все. Ты как думаешь, Нюся? — вдруг обратился к ней Гуськов. — Что ты все молчишь-то?
— А что говорить? Может, давай возьмем эту Грантову невесту, да малость подергаем за волосок-пискун? Небось сразу, все, что надо, вывалит…
Мужики аж переглянулись — такая ненависть прорвалась вдруг в Нюсиных словах.
— Я против! — сразу сказал Суконцев. — Брать — это значит, что ее придется кончать. Мороки не оберешься. А потом в нашем положении еще и мокруху на себя вешать — это как-то уж совсем чересчур. Я против…
И вдруг Нюся вспомнила, что совсем недавно Лена рассказывала ей и Марии Кузьминичне что-то про дачу в Жуковке, про малиновое вино. Тогда она совсем не придала этому рассказу значения. Удивительно: ее поразил не сам факт их совместной поездки за город, а восхищенный Леночкин рассказ о том, как Игорь читал ей на заснеженной дачной дорожке ахматовские строки: «По твердому гребню сугроба в твой белый заснеженный дом такие притихшие оба в молчании нежном идем…» — ну что-то вроде этого. Ах ты ж! Как, блин, красиво! Когда-то он возил и ее на эту дачу, правда не зимой, а летом, и, может, как раз потому никаких стихов ей не читал. «Ладно, — подумала она сейчас, вспоминая все это, — не подохну от зависти. Пусть тебе стихи, а нам подай что посущественнее…»
— Не надо никого мочить, мужики! — чуть не закричала она. — Есть идея. Я только сейчас вспомнила, действительно существует дача. Только она как бы не Грантова, а его дядьки, старого ветерана. Я даже вспомнила, что дед этот киоскером на станции работает. Не сидится ему, видите ли, старому вояке, на пенсии, газеты продает. Вот я и думаю: это будет самое милое дело — девушку туда выманить, а там уж и потрясти ее как следует. Может, даже не мучить, а культурненько, с помощью лекарства поспрошать… А вообще, можно пустить по ее следу и братков, чтобы, если случится что, мы сами остались бы чистые. То есть братки, к примеру, грабят дачу, а мы на зачистке — типа милицейский патруль. Дескать, случайно проезжали мимо, увидели нарушение законности и вмешались. Ну а что при этом погибли и хозяева, и налетчики — чья ж тут вина? Просто роковое стечение обстоятельств.
Она самодовольно посмотрела на генералов. Глаза ее горели от вдохновения.
— А что, — воодушевился Гуськов. — Что-то в этом есть, а Сеня?
— Может быть, — вздохнул тот. — Только как-то все через ж… В смысле — слишком уж хитроумно.
— Вот и хорошо! — быстро возразила Нюся. — Зато чище получится. А то вам все бы дубиной работать…
— Э, брось! — не согласился Гуськов. — Вон как Гранта заделали! Комар носа не подточит!
— Это что — ваша работа? — серьезно глядя на него, спросила Нюся.