Тройное Дно
Шрифт:
Можно было броситься сейчас на Бухтоярова, валить его, приказать агентам своим мочить Лешу с Ваней. А потом наверх, взять катер и уйти. Нет у него там никакой охраны наверху. Разве что бригада колдунов. А если есть — что тогда? Зверев ощущал себя сейчас полным идиотом. Он сам загнал себя в эти обстоятельства. Сам нашел себе это приключение. Теперь безумный коммунист, как бы бывший разведчик, кормит его осетриной в бывшем финском бункере. Может быть, здесь лично Лаврентий Павлович сидел за этим самым столом или академик какой-нибудь. Сейчас уплывут Пуляев с Ефимовым — и все. Силы станут и вовсе неравны. По словам Ефимова, у них на торфах стволы. А здесь и подавно. Нельзя устраивать мятеж сейчас. В конце концов, из любой ситуации есть выход.
— Мне бы еще водочки.
—
Ночью Зверев вертел колесико настройки на доброй старой «Спидоле», выданной ему Лешей. Еще он получил не менее древний телевизор «Электроника» в хорошем состоянии, пачку газет, пузатый чайник с заваркой.
Эфир изменился разительно. В последнее время письма с предложениями прекратить на некоторое время свою творческую деятельность получили едва ли не все звездочки и звездульки российской эстрады. Об этом голосами со вдруг обретенными стальными интонациями рассказывали дикторы. И более того. Произошло качественное изменение ситуации. Подобные письма получали теперь и целые радиостанции, и даже телеканалы. Война была объявлена полномасштабная, и велась она эффективно. И что же? Этим таинственным и жестоким стрелком, этим карающим орудием был Охотовед? Он же Бухтояров? Он же господин «эн»? Зверев не мог поверить в это. Но ведь никто не держал в мыслях возможность существования «жизни» в этом мыслящем пруду в бомжатнике. Если жизнь существует, то Бухтояров сумел создать прекрасно законспирированную организацию боевиков, у которых нет другой альтернативы, кроме как выживать. А выжить можно, только свалив нынешнюю власть. Что такое «попса»? Это индустрия шоу-бизнеса, за которой состояния непредставимые. Это и есть один из властных сегментов. Плюс испепеляющая ненависть не поддавшейся зомбированию части народа. В результате — катализатор событий, грозных и труднопредставимых. Но ведь не мог же никто ничего не знать? А это уже тайна за семью печатями. Как и то, откуда пришел Бухтояров и куда уйдет.
Эфир теперь был забит популярной музыкой прошедших времен, иностранными братьями и сестрами несчастных приговоренных артистов, появилась классика: Бах, Шопен. То есть идея оказалась верна. А газетки Бухтояров дал ему недаром. С недоумением и ужасом там описывалось, как по всей стране начался «отстрел» попсы местного калибра и легкий разгром частных радиостанций. Это началась цепная реакция. Реакция самозащиты населения. Зверев заснул под трехголосные инвенции. Он спал долго и без сновидений.
— Прошу, господа. Не пугайтесь, — обратился Бухтояров к Пуляеву с Ефимовым. — Это всего лишь воинская часть.
Пугаться они разучились давным-давно. Причуды их работодателя и теоретика справедливого распределения доходов принимали как должное, а потому переодевались в военную форму без вопросов и даже с некоторым удовольствием. Офицер занял койку Полуянова, Пуляев — Стасова, а Ефимов — Абрамкина. К их величайшему, однако, изумлению и Охотовед переоделся в мундир и отправился не куда-нибудь, а на кухню. Он стал Саловым.
— Друзья мои, — обратился он к ним за ужином, на котором присутствовали также полковник Адомашин, взиравший на происходящее с ужасом, и капитан Елсуков, пытавшийся балагурить, что у него получалось плохо. — Друзья мои. Эти достойные офицеры — мои хорошие знакомые. У них неприятности. Личный состав, и без того совершенно смешной по численности, отправился в самоволку. В большой побег. А на днях — инспекция. Может быть, даже завтра. Люди посторонние, личного состава не знают. Прием на дипломатическом уровне мы обеспечим. Ваша же задача — немного постоять в караулах, поперемещаться в пределах дозволенного, а если спросят, сказать фамилию и звание. Впрочем, до этого вряд ли дойдет. Вид у вас цветущий. Службу знаете. Еще два молодых человека прибудут с минуты на минуту. Они также надежные люди. Уедет комиссия, вы свободны. Получаете деньги — и все. Впрочем, нужна некоторая осторожность в высказываниях после о характере работы. Потом вернутся из самоволки беглые товарищи, их накажут и вернут в лоно вооруженных сил. А может быть, кто-нибудь и не вернется. Это уже их проблемы. Как вы уже догадались, часть эта третьестепенная, бывший учебный центр ракетных войск и артиллерии. Теперь здесь охраняют только лишь учебные пособия и тренажеры.
После ужина вы прослушаете лекции, для вашего же блага. Потом каждый хорошо затвердит свои новые имена и отчества, звания и прочее и так далее. А чтобы лучше запомнить, как и что, вечером — строевые занятия. Перед отбоем. Отбой не в одиннадцать, а в час ночи. Эти два часа — на неполную разборку, чистку и смазку личного оружия. Прошу, господа, не подвести, а теперь просьба откушать перловой каши с тушенкой и выпить чаю с оладушками. Честное слово, я старался.
Для полного попадания в ситуацию и артистизма перед лицом ожидаемых инспекторов после ужина было устроено построение по всей форме, капитан Елсуков попрекал грязными подворотничками и нечищеной обувью. Офицеру было предписано побриться, почистить бляху и доложить об исполнении через сорок минут. Он честно выполнил приказ.
Вся пикантность ситуации заключалась в том, что по возрасту заместители-фантомы не соответствовали отсутствующим. Поэтому на КПП при входе были «навечно» выставлены молодые люди, доставленные Бухтояровым из недр своего военно-исторического клуба. Почему он не заполнил все вакансии пацанами призывного возраста, выяснилось несколько позже.
Караул устал
…Полковник Адомашин в пятницу вечером покинул часть и отбыл в город, к жене и детям. Квартира в Красном Селе, купленная недавно в рассрочку, через облигационный заем, требовала сейчас внимания и рукоприложения. По крайней мере, обои решено было переклеивать. Перед этим Адомашин выпил водки с капитаном Елсуковым, передал ему ключи от сейфа, оружейной комнаты, блока спецсвязи, цистерны с дизельным топливом и складских помещений, а после выпил еще. Потом вышел за ворота, придирчиво посмотрев на находившихся в карауле сержантов Стасова и Полуянова, остался недоволен их внешним видом, но ничего не сказал, а пошел себе по длинной лесной дороге к автобусной остановке.
Капитан Елсуков вышел на свежий воздух, с тем чтобы обойти территорию части, прошел метров сто пятьдесят, тяжело вздохнул и вернулся.
По штатному расписанию здесь должно было служить шестьдесят семь человек, включая его и полковника. В наличии же было восемь. Дело по нынешним временам обычное и житейское. Еще хорошо, что под Ленинградом, а не под Бамутом, а зарплату можно и подождать. Дело их охранное. Бывший учебный центр с тренажерами, установкой для имитации пуска, классами и полигоном был то ли законсервирован, то ли забыт Богом. Впрочем, он не был забыт начальниками, которые умудрились разместить на складе части некие ящики с заведомо неверными надписями и записями в накладных и журналах. Возле бункера с ящиками этими велено было держать постоянный пост и обещано лишение голов и некоторых других конечностей в случае их пропажи.
Елсуков подошел к посту скрытно, что не помешало стоявшему там Абрамкину его своевременно обнаружить и разыграть положенный ритуал с опознанием и паролями. Оставшийся довольным Елсуков отправился в казарму, где застал рядового Славкина за пришиванием свежего подворотничка. Последний, вверенный ему подчиненный Салов, отбывал наряд по кухне. Елсуков, обнаружив, что обход части он уже совершил, отправился и к Салову, где снял пробу ужина. Гречка с тушенкой и салат из свежей капусты. Кроме того, чай и печенье.
В котельной работали вольнонаемные. Туда капитан не пошел, поскольку состоял в конфликте с «кочегаркой». Объяснять долго и неприятно. Он сам был виноват.
Совершив сей обязательный ритуал, Елсуков вернулся в свое личное помещение, в офицерский домик, послонялся и по нему, а после не раздеваясь улегся на свою койку. Пить ему больше не хотелось, телевизор ненавистный не манил, газеты валялись на столе нечитаными еще с прошлой недели. Елсуков закинул руки за голову, отыскал на потолке знакомые очертания пятна, похожего на озеро Байкал.