Тройной полярный сюжет
Шрифт:
– Сумка, – твердил Сашка. – Должна быть сумка, одежда.
Старик подошел к нему, осмотрел оставшийся лиственничный комель.
– Здесь, – он стал разгребать снег.
– Осторожно! – крикнул Сашка.
Бурые слипшиеся лохмотья, поросшие травой. Сашка наклонился над ними. Это был остаток парусинового мешка. Внутри торчал сверток. Сашка развернул клеенку. Вынул мокрый комок того, что когда-то было тетрадью.
– Дневник Шаваносова! – прошептал Сашка.
Старик зорко смотрел на лохмотья. Нагнулся и поднял что-то. В пальцах резко сверкнул кристалл. Он протянул его Сашке и пошел.
Сашка остался один.
Он сел, докурил сигарету. Потом попробовал развернуть слипшийся серый комок. Комок разломился у него в руках.
Сашка бережно завернул все это в клеенку и положил на землю. Подумал и положил сверху алмаз.
– Эгэ-эй! – донесся издали крик Сапсегая. Сашка встал и, не оглядываясь, пошел на крик. Он шел без очков и только временами инстинктивно вытягивал руку вперед.
Сапсегай сидел под лиственницей, блаженно подняв морщинистое жидкобородое лицо.
Сашка сел рядом.
– Это хорошо, что ты не взял ничего, – заметил старик.
– Почему думаешь, что не взял?
– Узнал по шагу. Сашка молчал.
– На том месте, где погиб первый, большая топь, Надо спешить туда, пока она не раскисла. И там я покажу тебе птицу.
– Пойдем? – тихо сказал Сашка.
– Кочуем, – поправил старик, но не двинулся с места, все так же блаженно грел на солнце лицо.
– Якутский алмаз, – пробормотал Сашка. – Надо же так.
– Скоро умру, – думая о своем, вслух подытожил Сапсегай. – Солнцу радуюсь, значит, скоро умру.
Он вынул из-за пазухи два деревянных диска, скрепленных ремешком.
– Сделал, пока тебя ждал.
– Что это?
– Очки для весны. Чтобы не болели глаза.
– Как носить?
– Там дырочки. Величиной с иголку. Маленько видно.
– Я и так ничего не вижу.
– Легче будет учиться, – сказал старик. – Я знаю, что ты учишься быть слепым, – хитро улыбнулся он. И неожиданно заключил: – Из тебя мог бы получиться эвенк.
– Спасибо. Лучшего мне не говорил никто. Даже когда был чемпионом.
Нее! – остановился старик. – Теперь я показал тебе нее.
Плоская равнина с крохотными лиственницами, редкими пятнами снега лежала перед ними. Горизонт сливался с однообразно серым небом. Это было то, что когда-то Джек Лондон образно и точно назвал «страной маленьких палок».
– Как ты нашел место? – спросил Сашка.
– Я эвенк. Мне надо пройти один раз, чтобы потом вернуться точно.
Рядом с ними в обрамлении кустиков ивняка была голая заплывшая площадка. Ослизлый кусок льда выглядывал из-под бурой расплывающейся на солнце жижи.
– Он сильно кричал, – сказал старик.
– Раскопать бы. Похоронить как следует. Впрочем, глупости. Надо памятник сделать.
– Ничего не трогай, Саша. Он хорошо лежит. Они вышли на берег речки. Лед был синий.
– Смотри! – показал Сашка.
В кустарнике стояли два ветхих деревянных креста.
– Давние люди, – сказал Сапсегай. – Сколько помню, они такие стоят. Там в лесу церковь есть. Дома были, сгорели, однако. Давно, дед мой плохо помнил.
СЛЕПОТА
Сашка коротким ломиком бил яму во льду. Залитая весенним солнцем равнина лежала кругом. Дремотно курился дым возле яранги.
– Замечательный ледник, – похвалила Ольга, заглянув в яму.
– А ты не хотела! Тут целое стадо заморозить можно. Представляешь: жара, а ты строганину жуешь.
– Очень вкусно, – засмеялась Ольга.
Сашка вытер пот, согнулся и, яростно выдыхая, бил и бил ломиком лед. Осколки врезались в лицо. Сашка снял кухлянку и остался в одной мятой грязной ковбойке.
– У тебя лицо красное-красное, – заметила Ольга.
Сашка не ответил и все колотил лед. Ольга ушла.
Сашка разогнулся, и вдруг тундра закачалась, поплыла перед ним, он оперся о край ямы, рука скользнула, Сашка упал, встал и широко раскрытыми глазами стал смотреть кругом.
– Са-а-ша! – раздался отчаянный детский крик. – Дядя Саша!
Девчонка со всех ног бежала по желтой тундре: короткое платьишко, меховые штаны и смешные ботинки с загнутыми носками.
– Дядя Саша! Птицы! Птицы же! Они! Ой, какие! К вам, к вам.
– Не вижу! – тихо сказал Сашка. – Не вижу… Совсем.
Розовые чайки с тихими криками покружились над ним.
– Не вижу! – крикнул Сашка.
Птицы взметнулись и в порхающем полете направились прочь.
– Не вижу! – Сашка бил кулаком о лед; по лицу, смешиваясь с потом и грязью, текли слезы.
– Они здесь, – говорила девчонка. – Вот прямо. – Розовые?
– Очень!
– Красивые?
– Очень! – Девчонка в замызганном платье и смешных ботинках с загнутыми носками смотрела на землю. – Очень красивые. И все кружат, кружат.
– Хорошо, – сказал Помьяе. – Я буду бежать быстро. Семьдесят километров. Завтра вечером буду у моря. Потом на полярной станции. Сразу радио. Сразу вертолет. Я буду бежать быстро.
Помьяе зашнуровал легкие пастушьи олочи. Немного попрыгал. Скинул кухлянку, остался только в узких кожаных брюках. Ольга протянула ему белую камлейку – ситцевую штормовку с капюшоном.
– Так хорошо. – Помьяе натянул камлейку. Коричневый, черноволосый, он застенчиво подошел к Сашке, который сидел на оленьей шкуре.