Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд (+ Бонус. Новый год у Тумановых)
Шрифт:
Да что такое! Агата, мать твою, ты можешь умываться быстрее? Или ванну там принимаешь? Я один тут не справляюсь!
– Нет, ты активная, шустрая девочка, - мучительно тяну уголки губ вверх. Играть равнодушие сложно, потому что мне кажется, что Васька тонко чувствует мое лицемерие. Ребенка не обманешь.
– Но папе-то я не нужна, - вздыхает тяжело, ерзает на кровати и опять кривится. Провожу рукой по спутанным волосам. – Хотя мы все ему не нужны. Наверное, мы втроем одинаково противные, - делает неожиданный вывод.
Порывисто наклоняюсь и касаюсь губами
– Это папа ваш… противный, - объясняю на ее языке. Мысленно матерю мужика, который их бросил. Пока не вспоминаю растерянный взгляд Агаты и сиплое: «Не знаю». Как такое возможно? Она ведь утверждала, что ЭКО не было… - Не нужен, значит, вам он такой, - опомнившись, заканчиваю фразу.
– Не знаю, мне кажется, нужен, - размышляет вслух Василиса. Выговаривает слова с трудом. Язык заплетается. – Он о нас бы заботился. И мама, может, не такой грустной была бы по вечерам.
Как же хреново!
Не знаю, как мелкую утешить. И лишь пальцами веду по щеке, щелкаю по носику.
– Васена, - зову ласково.
– Спать хочу, - зевает заразительно, и я едва сдерживаюсь, чтобы не повторить.
– Но боюсь, что ты уйдешь. И опять будет страшно и больно, - шумно шмыгает носом.
– Я останусь, - накрываю ладонью ее ручку, обессиленно лежащую поверх простыни. – Спи, - ощущаю, как она врезается пальчиками в мою кисть.
– Побудь моим папой? – предлагает, внезапно меня обезоружив, и наивным взглядом умоляет. – Немножечко.
Сглотнув нервно, я киваю.
– Да, - подтверждаю, и малышка измученно прикрывает глаза.
Постепенно ее дыхание становится спокойнее.
– Все, что хочешь, - осторожно сдавливаю крохотную ручку.
Глава 16
Несколько часов спустя
Адам
– Прекрати, Агата, сядь! – не выдержав, рычу на нее. Смотрю исподлобья на несчастную фурию. Гнев и отчаяние бурлят в ней. Такая гремучая смесь не для слабонервных.
Не поднимаясь со стула, выбрасываю руку, чтобы ухватить чертовку за тонкое запястье, но она уворачивается. Продолжает раздраженно и бездумно цокать каблуками, меряя шагами пол.
Упираюсь локтями в колени, наклоняюсь и пальцами массирую виски. В глазах рябит от ее передвижений. И тошнота идиотская никак не проходит, лишь усиливается.
– Не могу! – фыркнув на меня, следом всхлипывает. Яростно стирает слезы со щек, но они вновь прокладывают дорожки по розовой коже.
Агата такая ненормальная с того момента, как застала нас с Васькой в палате. Подслушала, видимо, часть разговора. И теперь злится. На ситуацию, на грубых сотрудников детсада и жестоких детей, на болезнь дочки. На меня…
Злится и плачет.
И с каждым новым шагом что-то будто с хрустом ломается внутри нее.
– Хватит! – рявкаю и подскакиваю с места.
Запомнив в точности траекторию пути, по которому все это время металась
– Ты изводишь себя, - чувствую, как она обмякает немного в моих руках.
– Этим ты Васене не поможешь.
– Пусть мне разрешат с ней ночевать, - выдыхает мне в грудь, уткнувшись носом. Клянчит, как ребенок, будто я могу решить все ее проблемы. Да я с собственными разобраться не в состоянии!
– Нельзя, ты же сама понимаешь. Пока нельзя. Может, завтра уже переведут в обычную палату, - уговариваю, поглаживая по содрогающейся спинке.
– Знаю, - соглашается. – Спасибо тебе за все, - отстраняется Агата неожиданно.
– Езжай домой, Адам.
– Не могу, - припечатываю ее же фразой и опять заключаю в объятия.
Замираю, с каким-то болезненным чувством наслаждаюсь ее теплом. Эгоистично воспользовавшись слабостью и податливостью Агаты, прижимаю ее ближе и зарываюсь рукой в длинные, до пояса, шикарные волосы, собираю их в кулак.
– Все хорошо, состояние стабильное. Василиса спит, - голос дежурного врача пробивается сквозь шум в ушах. – Можете ехать домой, утром навестите.
– Нет, - упирается глупая чертовка.
Подталкиваю ее к стульям, заставляю присесть и хоть немного отдохнуть. Сам же втайне прошу у медсестры на посту успокоительное.
– Пей, - приказываю через несколько минут и протягиваю Агате пластиковый стаканчик со слабым чаем из автомата.
Сурово стреляю в нее предупреждающим взглядом, чтобы не вздумала сопротивляться. И она слушается. Выпивает эту бурду вместе с растворенным в ней успокоительным.
Чертовка убьет меня, если узнает. Но это будет потом. А сейчас она устало укладывает голову мне на плечо – и через некоторое время засыпает.
Четко отдавая себе отчет в том, что с этого момента я живой труп, я несу Агату к машине и везу домой. Тяжелый день, перенасыщенный эмоциями и страхами, сделал свое дело – чертовка отключилась. И дело не только в успокоительном. Заряд сел в этой дерзкой батарейке, силы иссякли. У меня, если честно, тоже…
В дом заношу Агату на руках, нагло шикаю на встретившую нас Бересневу, кивком спрашиваю, где спальня, и осторожно поднимаюсь по лестнице. Укладываю чертовку в постель прямо в одежде, неловко укутываю ее в покрывало.
Приседаю на пол возле изголовья. Кошусь на смятую ткань, что бесформенной кучкой лежит на хрупком теле Агаты. Нахожу уголок покрывала, тяну аккуратно. Я никогда не заботился о женщинах. Так что для меня и это уже подвиг.
– Васька? – сквозь сон лепечет Агата.
Слышу тонкий всхлип – и моя рука невольно касается ее щеки, поглаживает невесомо.
– Тихо, она спит. Разбудишь, - лгу я, копая себе могилу все глубже. Агата мне утром шею свернет за то, что я ее увез.
Но пока что она мычит что-то удовлетворенно, поворачивается набок, сбив покрывало, которое я так долго и осторожно равнял, и устраивается удобнее на подушке. Носом трется о сатиновую ткань в мелкий цветочек.