Трубка снайпера
Шрифт:
Всю ночь и все утро выносил раненых усталый и голодный Номоконов, а в полдень попался на глаза командиру взвода.
— Где винтовку взяли?
— Чего вчерась не слушал? — рассердился солдат. — Ещё оттуда принёс, из огня!
— В отделение младшего сержанта Смирнова, — распорядился Козлов. —Живо!
Сотню патронов выдали Номоконову, маленькую лопатку. Вчетвером двинулись за передний край и побежали к реке. Большой, широкоплечий командир отделения Смирнов играючи нёс ручной пулемёт, на ходу объяснял задачу.
— Ни шагу назад! — потребовал он. Окопались в сосновом редколесье, из которого просматривалась
К вечеру загремело в лесу, застучало, заухало. Послышались громовые разрывы, рёв моторов. Тяжёлый танк появился возле больших сосен, замигал стрекочущей светлой строчкой.
Отстреливаясь, солдаты перебежали к траншее. Бой шёл до сумерек. А потом всем приказали отходить. Лейтенанта Козлова уже не было в живых, а его подчинённые расстреливали последние патроны. Вспышки, разрывы, крики… Номоконов попятился в глубь леса, в упор застрелил немца, выбежавшего из-за куста, забрался в густой ельник. Младший сержант был рядом — испуганный, без пулемёта. Номоконов потянул метавшегося человека к земле, прижал, успокоил:
— Не шевелись теперь, лежи. Ночью фашисты слепые, чай варят, спят. Уйдём.
Всю ночь таёжный следопыт вёл Смирнова на восток, порой тянул его за руку. Шли осторожно: ощупывали деревья, прислушивались. Утром недалеко от просёлочной дороги мгновенно вскинул винтовку Номоконов, в кого-то выстрелил. В новеньком рюкзаке гитлеровца, свалившегося вместе с велосипедом в канаву, оказались сигареты, хлеб и консервы. Младший сержант схватил автомат убитого, осмотрел магазин, полный патронов, прицепил к поясу гранату с длинной рукояткой, зашагал быстрее. Наверное, ему было стыдно.
— Теперь моя очередь, — сказал он. — Я пойду впереди.
— Правильно, — согласился Номоконов. — Теперь можно, командир, вали. С оружием чего в лесу зря шататься?
Вдвоём часто подходили к дороге, по которой двигались на восток немецкие войска, осматривались, выбивали цель. Сухо трещала очередь, гулко звучал винтовочный выстрел. Крутой вираж делал мотоциклист. Брызгало осколками ветровое стекло легковой автомашины. Или грузовик, случалось, останавливался. Выпрыгивали из кузова немецкие солдаты, открывали дверцу машины, с удивлением смотрели на шофёра, вывалившегося к их ногам, густо били из автомата по канавам и деревьям, поливали длинными очередями бугорки земли, пни и кустарник.
Шли на восток четыре дня.
Не пришлось младшему сержанту Смирнову и солдату Номоконову опять переходить через линию фронта — она откатилась назад.
Туда же промчались немецкие легковые машины, покатили грузовики, потащились повозки. Послышались близкие орудийные выстрелы. А потом, все сокрушая, пронеслись танки с красными звёздами на башнях.
Это было 16 августа 1941 года.
В тот день сидел Номоконов среди своих солдат, ел жирные щи, с наслаждением потягивал из кружки густой, чёрный чай. Вечером он разжёг костёр, в одиночестве долго сидел возле него, о чём-то думал. Подошёл младший сержант Смирнов, расстелил шинель, улёгся под деревом, но вдруг поднял голову. Закрыв глаза, Номоконов покачивался,
— Вы чего, Семён Данилович? Молитесь?
— Нет, командир, — спокойно сказал Номоконов. — Это я песню вспомнил. Из нашего рода, старинную…
Номоконов раскалил проволочку, которой прочищал мундштук своей большой обкуренной трубки, и, шевеля губами, выжег на её остове несколько точек. Лёгкие дымки взвились и растаяли в воздухе. Смирнов блаженно вытянул ноги, положил голову на локоть и отвернулся — мало ли что придёт в голову человеку со скуластым лицом, раскосыми, очень спокойными глазами. Младший сержант слышал слово «дайн-тулугуй», которое произносил Номоконов, но не решился спросить, что значило оно: каменно строгим стало лицо солдата.
ВО ВЗВОД К МАЛЕНЬКОМУ ЛЕЙТЕНАНТУ
В середине августа 1941 года только что сформированная 34-я армия и часть сил 11 —и армии Северо-Западного фронта при активной поддержке авиации нанесли внезапный контрудар из района юго-восточнее Старой Руссы в северо-западном направлении.
2
Из стихотворения С. Михалкова, посвящённого С. Номоконову.
Тысячи солдат и командиров, выходивших из окружения, примкнули к частям, контратаковавшим гитлеровские войска. В красноармейской книжке Номоконова отметили, что он имеет «тульскую винтовку № 2753, вещевой мешок, котелок и флягу с чехлом». Люди, к которым попадали документы пожилого солдата, категорически требовали идти туда, где одуряюще пахло лекарствами, где метались и бредили раненые. Гитлеровцы подтянули к месту прорыва крупные силы, завязались тяжёлые бои, и Номоконову приказали выносить с поля боя раненых и убитых. Немцы стреляли в санитаров из пулемётов, накрывали минами… Людям же с красными крестами на сумках отвечать на огонь не полагалось.
И в похоронной команде с недельку побыл Номоконов. Не подошёл. Маленький человек со скуластым лицом, зарыв убитых, склонялся перед бугорками земли на колени и долго шевелил губами. Говорили, что он молился…
Кому-то потребовались плотники, их быстро разыскали, и к слову «санитар», записанному в красноармейскую книжку Номоконова в госпитале, прибавились другие слова: «сапёрная рота 529-го стрелкового полка, сапёр». Здесь были тяжёлые, но привычные дела. Наводили переправы, настилали гати через болота, прорубали в лесу дороги, ставили заграждения. Часто отступали последними, под огнём врага. К концу сентября 1941 года 34-я армия отошла с боями к Валдайским высотам.