Шрифт:
Белла Жужунава
Трубка вождя
Наконец-то мне повезло и я переселился в Трубку Вождя. В семье, как говорится, не без урода. Был такой и у нас, царство ему небесное. Надрался мухобойки и свалился вниз. В лепешку, конечно. В результате его жилье перешло ко мне. Вот так всегда бывает в жизни: что одному - удача, то другому - совсем наоборот.
До этого я жил в Ухе Вождя. Ужасно! Ни согнуться, ни разогнуться. Единственное, что там можно было делать, это сидеть. Ел сидя, спал сидя. Короче, отсидел два года.
Зато здесь, можно сказать, двухкомнатная квартира. Трубка состоит из большой круглой чаши - это мой сад, здесь я поселил также мою собственную микаву [микава - микроскопическая, с ладонь человека, летающая корова; дает в день стакан прекрасного
Проход, ведущий в Рот Вождя, где живет тихая бабуля Блю, не очень широкий. По правде говоря, в него пролезаю только я, но это даже к лучшему - с гостями одни хлопоты, а у меня забот полон рот. Сначала я выгребал барахло, которое оставалось от моего предшественника. Никогда бы не поверил, что один человек, да еще такой, между нами, никудышный, способен натащить такую гору всякой дряни.
Потом я занялся садом. До этого он располагался у меня на Плече Вождя, но это, ясное дело, не очень-то удобно. Зато теперь! Я прибил высокий шест, к вершине его протянул тонкие веревки и пустил по ним горох. С краев чаши прямо наружу свешиваются цветущие стебли растения, которое принесла моя микава. Я тогда понятия не имел, что это такое. Просто так ткнул в землю, на всякий случай. Выросли какие-то странные несъедобные круглые штуки, и я собрался его выбросить. Но когда вытащил растение из земли, на корнях обнаружились выросты неправильной формы. Старый Хрыч, который живет в Правой Ноге Вождя, закричал при виде их, что он знает, он помнит, что как раз эти штуки и едят. Они же грязные, говорю. "Ну и что?!
– продолжал вопить он. Всегда кричит, потому что глухой как пень.
– Вымыть, что ли, не можешь? Они, знаешь, какие вкусные! Я помню, я это ел, называется "картофь". Странное такое слово, но эти картофи и вправду оказались очень вкусные.
Под тенью гороха - подстилка для микавы, а рядом в корзинке живут две микуры [микура - микроскопическая курица, от свободной жизни и хорошего обращения научившаяся летать]. Днем они летают, где хотят, но на ночь всегда возвращаются домой. Они откладывают замечательные яйца. Маленькие, голубые в крапинку - объеденье!
У меня много чего есть, все не опишешь. Так что я теперь практически могу не спускаться вниз, что мне всегда было очень неприятно. И не потому, что так уж трудно преодолевать эти 511 ступенек, вырубленных внутри Вождя, - я ведь, слава Богу, самый молодой из всех наших. Просто мне там страшно не нравится. Воздух внизу какой-то липкий, и, до чего ни дотронься, все грязное. Но главное - по дороге к ручью можно встретить Низших, а я их терпеть не могу. Ума не приложу, как они живут. Ничего-то у них не растет, микавы не размножаются. Наверное, поэтому они такие агрессивные. Ходят слухи, что иногда они даже едят друг друга. Меня прямо всего передергивает при виде их. Поэтому я научил мою микаву носить воду в маленьком ведерке. Она у меня такая умненькая, такая трудолюбивая, золотце мое. Зато я никогда не позволю себе даже голоса на нее повысить, и чищу ее, и мою, и все за ней убираю, и даже рожки ей подвязал красной ленточкой, ей очень нравится.
Сегодня утром я проснулся с первыми лучами солнца. Воздух был свежий и ароматный - это от гороха, который недавно сплошь покрылся цветами. Я еще подумал: господи, как хорошо-то. И конечно, сглазил. Гляжу, а моя микава еще дома и, похоже, никуда лететь не собирается. Дышит тяжело, широкие бока ее, белые в коричневых пятнах, так и ходят. Что за штука, думаю? Уж не заболела ли? Я с ней и так, и эдак, а она только глаза закрывает и голову опускает, будто стыдится чего-то. И тут еще звякнул колокольчик, который я повесил у входа, там, где моя Трубка соединяется со Ртом Вождя. Кого это принесло
– Вот ты сидишь здесь, - завопил он, - и ничегошеньки не знаешь, серость!
– Ты зачем сюда пришел? Ругаться?
– спросил я.
– И чего это я такого не знаю? Что мне надо, я все знаю, а политикой я не интересуюсь, тебе это известно. И вообще у меня вон микава что-то приболела.
Он так подпрыгнул, что я испугался, как бы он не загремел со всех 511 ступенек.
– А что, что с ней?
– кричит.
– Небось, эта ведьма Блю сглазила!
До чего бестактный старикашка! Недаром он живет ближе всех к Низшим. Блю, может быть, где-то рядом, а он так про нее выражается. Она, конечно, тоже слышит плоховато, но все равно нехорошо. Тут он как-то извернулся, ухитрился заглянуть ко мне и завопил пуще прежнего:
– Дурак ты, дурак. Рожает твоя микава, вот что!
У меня аж в глазах потемнело.
– Как это - рожает? Что это?
– Не знаешь, как рожают? Ну, ты даешь! Да ладно, не придуривайся. Вон, вон, гляди, уже головка лезет!
И тут до меня дошло. И вправду, какой-то я совсем ненаблюдательный. Я видел, что микава растолстела, но думал, что это просто от хорошей жизни. А оно вон что!
– Не боись!
– кричал Старый Хрыч.
– Это дело нехитрое, это они умеют! А что ты будешь с микавеночком делать? Может, мне продашь? Я тебе за него Книгу отдам. Какую хочешь - мне не жалко!
Больно нужны мне его Книги! Тут моя микава икнула, напряглась - и на свет выскочил из нее чудесный микавенок, весь белый, только на лбу коричневая звездочка. Микава довольно вздохнула и принялась его вылизывать, а я дрожащими руками достал заветную бутылку с мухобойкой. Старый Хрыч глазам своим не поверил. Ну я, конечно, и ему налил, раз такое событие. Просунул в Трубку руку и прямо в пасть ему вылил хороший глоток. Он глаза закатил, облизнулся и тут же опять на бутылку таращится. Ну я и убрал ее от греха подальше. А Хрыч вдруг как хлопнет себя по лбу, как завопит:
– Ах я, старый дурак!
Хоть один раз в жизни правду про себя сказал.
– Я же для чего к тебе пришел, а? Ты посмотри вниз, что там делается.
– А что там у вас опять случилось?
Мне стало хорошо, тепло, сердце прямо пело, когда я глядел на мою микавочку и ее чудного красавчика.
– У вас...
– передразнил Хрыч.
– У нас! Ты только глянь!
Ну, посмотрел я вниз, а там и в самом деле что-то из ряда вон, я даже не сразу понял, что это такое. Тут до меня дошло, что я уже давно слышу глухой, непривычный шум, похожий на шуршание веток в ветреный день. Просто не обращал на него внимания за своими заботами. Внизу плескалось черно-серо-коричневое море, кое-где расцвеченное яркими пятнами красных и белых полотнищ, на которых что-то было написано. Это были Низшие, я столько их сразу никогда не видел. Они со всех сторон окружали нас, издавая тот самый странный шум.
– Что это они?
– шепотом спросил я, хотя с такой высоты они, конечно, не могли меня слышать.
– Вот то-то и оно!
– закричал Старый Хрыч.
– Наши сказали, чтобы ты шел и поговорил с ними, - ты у нас самый молодой, и башка у тебя лучше всех варит.
– Ты же знаешь, я политикой не интересуюсь. И почему это всегда я? И при чем здесь старый, молодой? А чего они хотят?
– Вождя они желают сломать, понял? Совсем рехнулись.
– Как это - сломать? Зачем?
– Вот ты у них и спроси. Давай-давай, вылезай, ничего с твоей микавой не случится, она теперь от своего засранца ни на шаг. А то смотри, сломают нас, что мы тогда делать будем?