Трудная дорога к счастью
Шрифт:
Она отчаянно затрясла головой, отметая подобную возможность. Не замечая собственной непоследовательности, неприязненно заявила:
– Никогда! Вам там делать нечего!
Он пересел на скамейку и стал аккуратно чистить слегка запачканные брюки, сведя губы в одну жесткую полосу. Почувствовав, как начала гореть спина от неровностей земли, и догадавшись, что вся незакрытая топиком и шортами кожа сейчас в некрасивых красных вмятинах, Оля разозлилась и расстроилась. Попыталась отряхнуться там, где доставала ладонь. Глеб немедленно пришел на помощь. Протянув руку, мягко смахнул прилипшие
– Уходите отсюда! Не хватало еще, чтобы кто-нибудь зашел и увидел нас здесь вместе!
Его мысли тут же потекли в знакомом направлении. Он моментально напрягся и разозлился.
– Кто это приходит к тебе в такое время? Уже почти одиннадцать часов! К нормальным людям в такое время в гости не ходят!
Ольга тоже вышла из себя. Не пытаясь больше ни в чем его разуверять, гневно прошипела:
– А это не ваше дело! Моралист занудный! Нечего попрекать меня тем, в чем ничего не смыслите!
Мужчина с откровенным пренебрежением зафыркал, упер руки в бока.
– В чем это я, по-твоему, не смыслю? Трахаться не умею, что ли? Не слишком много о себе воображай, дорогая путана! У меня не такой обширный опыт, как у тебя, но что мужики с бабами делают, я знаю!
Она замерла, вспомнив неприличные синонимы для слова «путана». Снова стало нестерпимо обидно. Глядя в его разозленное лицо, тихо отчеканила, подчеркивая каждый слог, чтобы он наконец понял, о чем речь:
– Я не шлюшка и никогда ею не была! Это исключительно ваши выдумки, и ничего больше! И не смейте меня оскорблять, да еще в моем собственном доме! Идите-ка отсюда, пока я не позвала на помощь! Соседи у меня крутые и нахалов, привязывающихся к одиноким соседкам, не жалуют!
Глеб хотел вызывающе сказать: «Да пусть сюда заявляется хоть десяток этих твоих соседей!» – как со стороны улицы, будто вызванные ее горячечными словами, раздались тяжелые семенящие шаги и по тропке из-за дома к ним выкатился держащийся за поясницу скособоченный дядя Вася. Глеб, узнавший типа с незастегнутыми штанами, яростно вскочил со скамейки и выпрямился во весь рост, едва сдерживая негодование.
Дядя Вася, давно привыкший, что у их поселкового лекаря постоянно толпится разный хворый народец, ничуть не удивился присутствию здесь в довольно позднее время незнакомого парня. Прижав пухлые ручки к груди, умильно попросил:
– Оленька, уважь старика! Понимаю, ты устала, – он, не поворачиваясь, кивнул в сторону предполагаемого пациента, – не успела с одним посетителем закончить, а тут к тебе следующий рвется…
У Глеба потемнело лицо, пальцы сами собой сжались в увесистые кулаки. Если бы не почтенный возраст этого любителя женского тела, он непременно дал бы ему в глаз. Дядя Вася, не подозревая о нависшей над ним нешуточной опасности, плаксиво продолжал:
– Ты уж сделай мне массажик покрепче, с бальзамчиком, а то так болит! Напряжение просто зверское!
Пожилой мужчина выгнулся дугой, пытаясь утишить боль в натруженной пояснице, выпятив при этом круглый животик и то, что пониже, от чего у Глеба в дикой ярости
– Конечно, дядя Вася! Идемте в дом!
Стиснув зубы, чтобы не взорваться от негодования, Глеб промчался мимо них к своей машине. Понесся домой, вжимая педаль газа в пол почти до упора и рыча сквозь зубы, как раненый зверь. Поставил автомобиль на платную стоянку, поднялся в квартиру, упрямо повторяя, как заклинание:
– Это пройдет!
Упал на диван в большой комнате, неподвижно замер, глядя пустыми глазами в потолок, непрестанно повторяя одни и те же слова, будто они могли исправить его потерявшую смысл жизнь.
Ольга сделала массаж с радикулитным бальзамом блаженно пыхтящему дяде Васе и, довольная тем, что никто из соседей больше помощи не попросил, вышла в огород. Стемнело. Темно-фиолетовое бархатное небо усеяли крупные лучистые звезды. Села на ту же неудобную маленькую скамеечку и тягостно вздохнула. Возбужденное тело требовало продолжения трепетных ласк и настойчивых поцелуев. Хотелось ответить на мужской призыв, а дальше – хоть трава не расти.
Вечером на следующий день отправилась на последнюю перед отпуском смену. Выдалась она не столько беспокойной, сколько безалаберной – старая машина пару раз ломалась посреди дороги, приходилось просить диспетчера отправить на вызов кого-нибудь другого. Наутро после работы едва заснула, как в дверь кто-то позвонил. Осторожно выглянула в окно, прячась за длинной шторкой. Увидела Ирину с Костей и со спокойной душой впустила их.
Проходя мимо, Ирина с опаской посмотрела на ненадежную дверь.
– Ты никого пожить в доме на время отсутствия не оставляешь? А то вернешься, а дом пуст, все вынесли…
– Никто не хочет. Это же надо свое жилье оставлять и столько вещей с собой брать! К тому же удобств никаких…
Костя вопросительно посмотрел на жену, ища поддержки:
– Помните мою кузину Олю Поплюйкину, дочь тети Шуры?
Девушки утвердительно кивнули. Еще бы не помнить шебутную девицу по прозвищу Спасайся-кто-может! которая чуть не устроила пожар на свадьбе Кости с Ириной, умудрившись облить свадебный торт коньяком и поджечь его, от чего запылали стоявшие рядом салфетки. Хорошо, что шафер, не растерявшись, вовремя сбил пламя. Потом поджигательница оправдывалась, говоря, что хотела чего-то незабываемого, чтобы свадьба осталась в памяти гостей надолго. Что ж, это ей вполне удалось.
Костя продолжил, видимо припомнив тот же сверхэффектный эпизод:
– Ну, с тех пор она изрядно повзрослела и поумнела.
Собеседницы с недоверием воззрились на его напряженное от откровенной лжи лицо, готовясь припомнить не одну подобную выходку милой кузиночки. Поняв, что здесь нет особ, готовых поверить в фантастическое превращение, Костя сухо доложил, уже не ожидая сочувствия:
– Ну, во всяком случае, теперь ей уже двадцать лет, и она собралась замуж. Тетя Шура считает, что им с женихом нужно хоть немного пожить вместе, чтобы понять, подходят они друг другу или нет. Характер у Оленьки, – он замялся, пытаясь подобрать нейтральную характеристику, – специфический, вольнолюбивый…