Трудно отпускает Антарктида
Шрифт:
– Привык ты лихачить, Коля! Тебе что, тебе Шевелев все простит, а мне за эти полеты такие ордена пропишет!..
Белов засмеялся.
– Так у меня уже вся трудовая книжка в его орденах! Строгачом больше, строгачом меньше… Да и Свешников нас не даст в обиду! Я тут прикинул, что у тебя еще можно снять, слушай и мотай на ус: ну, вспомогательный движок с генератором и щитком – сразу килограммов сто двадцать, газовую плиту и баллон с газом – еще чуть не центнер, кресло второго пилота ко всем чертям –
– Был бы я один… – Крутилин мучительно колебался. – Нет, не возьму греха на душу.
Сразу сгорбившись, он пошел к дверям. Белов неожиданно мне подмигнул, я никак не мог понять, куда он клонит.
– Погоди, торопыга, – остановил он Крутилина. – Я полечу на твоем драндулете. У меня народ битый, вытянем.
Крутилин замер, медленно обернулся, лицо его пылало.
– Смотри ты, дым из глаз идет! – развеселился Белов.
– Сукин ты сын, Колька… – Крутилин возвратился, сел на стул. – Ниже пояса бьешь, стервец… Ладно, Серега, зови нотариуса.
– Вот это по-нашему! – Белов радостно захохотал. – Давно бы так, чего Ваньку валять!
Я обнял Крутилина.
– Век не забуду, Ваня.
– Ты еще этот век проживи. – Крутилин высвободился, мрачно усмехнулся. – Если, конечно, со мной, а не с Колькой полетишь, гражданин кандидат каких-то наук.
Я развел руками.
– Закон зимовки, Ваня, имею право выбора. – Я проводил летчиков до двери и прошелся по комнате, приводя в порядок свои мысли. – Такие дела, кандидат каких-то наук…
Вбежал Костя.
– Николаич, «Обь»… торопят, синоптики с ума сходят!
– Скажи, минут через десять, Крутилин самолет раскулачивает.
Забыв прикрыть дверь, Костя поспешил в радиорубку, а я стал осматриваться, чтобы не оставить в суматохе важных бумаг.
– Песню спеть на дорожку? – донесся голос Филатова.
– Весельчак! – раздраженно бросил кто-то.
– Обидно, без вещей… – Это Пухов. – Сколько раз на дрейфующих барахло тонуло, а сейчас сам бросаю.
– Решено, кто с Крутилиным? – Это, кажется, Дугин,
– Нам с Веней там спальные места оборудуют, – Сашин баритон, – Костя просился… Может, и ты с нами, Женька?
– Чего он там тянет? – Это Димдимыч по моему адресу.
– Не может начальство без эффекта, – с иронией, Груздев. – О чем задумались, Иван Тарасович?
– Хорошо у нас под Полтавой… Уже вишни цветут…
– Вишни… Кто про что…
– Не нравится – не слухай.
– Ну, долго он еще там будет?
– Спокойнее, друзья, время у нас есть.
– Андрей Иваныч, а нельзя гитару под полой – контрабандой?
Я взял портфель с бумагами, еще разок осмотрелся и вышел в кают-компанию. Все притихли. Я сел на свое место за столом.
– Прошу слушать меня внимательно, друзья. Положение с самолетами всем понятно и объяснений не требует. Думаю, что четыре добровольца, готовые лететь на самолете Крутилина, назовут себя сами…
– Мы с Веней… – начал Бармин.
– Подожди, Саша, я не закончил. Одним из четверых буду я, остаются трое…
– Мы с Веней…
– Да подожди, черт побери!.. Крутилин всячески облегчает самолет, каждый килограмм на учете, поэтому полетят с Крутилиным не те, кто первым открыл рот, а те, кто легче.
– Хороша демократия! – Груздев пожал плечами. – Вы же первый нарушили этот принцип.
– Прошу без лишних слов, Груздев. Моя кандидатура не обсуждается, должно же начальство, – я усмехнулся, – иметь какие-то привилегии.
– Как угодно, – сухо заметил Груздев.
– Да, мне так угодно. На очереди…
– Гаранин, – безапелляционно заявил Андрей. – По весу я, кажется, вне всякой конкуренции.
– Остаются две вакансии, – констатировал я. – Георгий Борисович, я искренне сожалею, но на вид вы один из самых легких.
– Я тоже от этого не в восторге, – согласился Груздев. – Что говорит Крутилин, сколько шансов долететь благополучно?
– Он предпочитает об этом не говорить. Вас это смущает?
– Это не имеет значения. Считайте, что нас трое.
– Спасибо.
– Не пойму, за что, но пожалуйста.
Я обвел глазами товарищей. Бармин и Филатов подались вперед, Томилин бросал на меня жгучие взгляды, вытирал пот со лба Дугин…
– Женя, сколько ты весишь?
– Чего?
– Сколько весишь, спрашиваю?
– За восемьдесят… восемьдесят два…
– Погоди. А ты, Димдимыч?
– Мой вес не имеет значения. – У Скорикова задрожали губы.
– Это ответ?
– Да.
– Значит, так? – Я был ошарашен и огорчен.
– Так.
– Что ж, ваше право, Скориков. – Я отвернулся от него. Радист Скориков больше для меня не существовал. – Вы, Пухов?
– Конечно.
– Что конечно?
– Лечу.
– С кем, черт возьми?!
– С вами, Сергей Николаич, – с некоторой торжественностью возвестил Пухов и встал по стойке «смирно», что было немного смешно.
Я с запоздалым сожалением подумал, что бывал несправедлив к этому пусть довольно трудному, но честному человеку. И не только к нему. И признать это нужно немедленно.
– Евгений Палыч, Георгий Борисович, – сказал я, – кто старое помянет, тому глаз вон?
– Это приказ начальника? – Груздев и здесь остался верен себе.
Я молча пожал им руки.
– Все, друзья. Семёнов, Гаранин, Груздев и Пухов летят с Крутилиным. Остальные – с Беловым. Ну, в добрый путь!
– Николаич! – выкрикнул Саша. – Я как доктор требую, чтобы меня отправили вместе с Гараниным!