Трудное восхождение

Чандлер Бертрам

— Лучше не останавливаться.

— Мы в безопасности, капитан, — усмехнулась девушка. — Она так привыкла, что все подчиняются ее приказам, что даже не подумает проверять.

— Ну, ты ее лучше знаешь, — заметил Граймс.

— Еще бы. — Девушка поднялась со скользящего сиденья тренажера и плюхнулась на пол.

Граймс решил, что она столь же привлекательна, как ее хозяйка, но обладает несомненным преимуществом — молодостью. Ну, и несколько более выразительными формами. Граймс поймал себя на том, что рассматривает ее точно медик. Она действительно теряла вес — ее кожа

выглядела не такой упругой, как следовало бы.

Девушка заметила его взгляд и пожаловалась:

— Да, приходится голодать…

— Как и все мы, Розалин.

— В этом-то вся проблема, капитан.

— Но тебя же всегда так кормят.

— Черта с два. По ночам я свободна и могу объедаться пирожками и конфетами, и горячими булочками с маслом, и жареной свининой с хрустящей корочкой…

— Пожалуйста, перестань, — взмолился Граймс. — У меня слюнки текут.

— Но у вас на корабле, — продолжала она, — приходится ходить по струнке. Здесь некуда бежать.

— Думаю, да.

— Но вы-то, конечно, можете что-нибудь сделать. У вас полные кладовые хлеба…

— Да, но…

— Вы же не боитесь ее, капитан?

Ее огромные глаза умоляюще смотрели на него. Черные… нет, темно-фиолетовые.

— Гхм. — Его взгляд скользнул ниже и поспешно вернулся к ее лицу. Казалось, каждая линия ее пышного тела приглашала, почти звала… Граймс не был снобом, и ее статус служанки не много значил для него. Но она служанка Комиссара. Говорят, у хозяйки нет секретов от горничной — а наоборот? В любом случае, они женщины. А значит, болтают друг с другом, и разница в положении им совсем не мешает.

— Я хочу есть, капитан, — жалобно сказала девушка.. — Как и я, Розалин.

— Но вы же капитан. Граймс слез с тренажера.

— Мне пора в сауну.

Он бросил плавки в направлении своей висящей одежды и направился к парилке. Девушка последовала за ним. Он растянулся на одной из скамеек, она плюхнулась напротив и повторила:

— Я хочу есть.

— Все эти проклятые роботы, — пожаловался Граймс. — Все время ошиваются на камбузе и в кладовой.

— Сегодня вечером их не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Они умеют не только готовить. Даже я не знаю всего, на что они запрограммированы. Но вот что я знаю: она работала над каким-то рапортом, и завтра его надо будет зашифровать для передачи. Она дает шифровать Джону — это тот, у которого золотая шишечка на голове, — а Джеймс дешифрует каждый лист, как только Джон его заканчивает — чтобы удостовериться, что нет ошибок.

— А они когда-нибудь бывают?

— Нет. Но она любит во всем быть уверенной.

— Да уж.

Граймс ждал, когда начнет выделяться пот.

— Скажи, когда эти шифровки-дешифровки будут происходить?

— После ужина.

— И нет никаких шансов, что она сделает перерыв?

— Никаких. Если она что-нибудь начала, то обязательно закончит.

— Гхм.

Наконец пот заструился из всех пор. Девушка встала, вытащила березовый веник и принялась легонько похлопывать лейтенанта. Граймс оценил этот знак внимания.

— Гхм. А ты свободна, пока идет этот сверхсекретный процесс?

— Да.

— И она начнет около 20:00?

— Да, капитан.

— Тогда встречаемся у камбуза. Скажем, в восемь пятнадцать.

— Да!

— Тост с толстым слоем масла… — мечтательно пробормотал Граймс, решив, что разговоры о еде отвлекут его от других мыслей.

— Непременно… — подхватила Розалин.

— И сардины…

— Жирные сардины в масле…

— С дольками лимона…

— С майонезом… — поправила она.

— Ну хорошо, с майонезом.

— И кофе. С сахаром и горой сливок…

— Я уж лучше пиво, даже если от него толстеют.

— Можно пить пиво за едой и кофе после…

Открылась дверь и вошел Холлистер. Без одежды телепат еще больше походил на оживший скелет. Граймс посмотрел на него с некоторой неприязнью. Будем надеяться, что он не подслушивал. Конечно, это нарушение чрезвычайно строгого кодекса Райновского института, но телепаты, несмотря на постоянные заявления о собственном превосходстве, всего лишь люди.

— Я уже почти сварился, Розалин, — сказал Граймс. — Я тоже, капитан.

Она встала со скамейки — пот стекал с нее градом — и прошла в душ. Сквозь закрытую дверь Граймс услышал звук льющейся воды и вскрик: вода оказалась слишком холодной. Затем раздался вой сушилки, и девушка пробежала через парилку обратно в солярий.

— Девочка что надо, — прокомментировал Холлистер.

— Мы не короли и не крестьяне, — холодно ответствовал Граймс.

После холодного душа он вышел в зал — Розалин уже исчезла.

Ужин был столь же неудовлетворителен, как всегда. Бульон, маленький кусочек великолепной жареной рыбы с зеленым салатом и яблоко на десерт. Граймс, сидящий во главе стола, пытался поддерживать беседу, но Комиссар пребывала в задумчивости и почти не разговаривала. Бидль, Словотный, Вителли и Холлистер проглотили свои порции, словно еду вот-вот собирались объявить вне закона. Все четверо извинились и ушли так скоро, как только позволяла им вежливость. Словотный отправился в рубку, чтобы принять вахту у фон Танненбаума и отпустить его поужинать. Бидлю потребовалось проверить систему циркуляции воздуха, Вителли — работу двигателя. Холлистер просто ушел, не потрудившись придумать оправдания. Потом из рубки спустился фон Танненбаум и занял свое место за столом. Он постепенно приобретал тощий и голодный вид, который весьма соответствовал его нордической внешности. Комиссар кивнула ему, затем аккуратно промокнула губы салфеткой. Граймс, правильно истолковав знак, подскочил, чтобы помочь ей встать. Но она проигнорировала этот благородный жест.

— Мистер Граймс и мистер фон Танненбаум, прошу прощения, — сказала она. — У меня сегодня много дел.

— Могу быть вам полезен — или мои офицеры? — вежливо осведомился Граймс.

Комиссар выдержала паузу, как бы раздумывая, и Граймс испугался, что она примет предложение.

— Спасибо, мистер Граймс, но это конфиденциальное дело, а я не думаю, что у вас есть допуск.

Может, это и задумывалось как насмешка, но Граймс только обрадовался.

— Спокойной ночи, мэм.

— Спокойной ночи, мистер Граймс.