Трудное знакомство
Шрифт:
— Терпи, терпи, — весело прикрикнула Елена Сергеевна. — Ты от них отвык совсем.
Она писала, зачеркивала, вставляла фразы на полях, и сам черновик нравился ей все больше: как у настоящих писателей — пометки и зачеркивания, следы напряженного труда.
Лишь когда в соседней детской комнате раздались тоненькие голоса и приглушенный басок мужа, она не вытерпела, вскочила, чтобы самой уложить в постель Галинку и Витю.
Утром она вручила Кропилову свой очерк. Тот привычным жестом перелистал страницы:
— Ага!
Елена Сергеевна прошла в кабинет, где вчера указали ей стол, открыла дверцу еще пустой тумбочки и спросила своего соседа, молодого толстого парня с расстегнутым воротником кителя:
— Скажите, где тут можно достать всякие пишущие принадлежности?
Парень с неожиданной подвижностью выскочил из-за стола и заговорил так быстро, что иногда глотал слова:
— Прежде познакомимся… Вы новая у нас?.. Степан Ложкин — спецкор. Сегодня — с линии. А вы вчера появились?
Он повел Елену Сергеевну к строгой девушке-секретарше, набрал блокнотов, карандашей, стопку бумаги, потащил все это в кабинет, разложил на столе и сказал:
— Прошу принимать. Полный порядок!
Так же внезапно, как вскочил, он сел на свое место и замолчал, взявшись за перо.
Елене Сергеевне пока нечего было делать, и с тем большим волнением она ждала вызова к редактору.
Но скоро он сам появился в комнате.
— Кончаешь, Степан Ильич? — мимоходом спросил он, направляясь к столу Елены Сергеевны.
— Через двадцать минут — на машинку, — Ложкин на секунду поднял голову и чуть привстал.
Валентин Петрович положил рукопись перед Еленой Сергеевной и сбоку облокотился на стол. Она осторожно сдвинула верхний листок и увидела чернильные кресты и кривые стрелы, идущие от абзаца к абзацу.
— Начала не надо, — сказал Кропилов. — Это же очерковый зачин, а у вас не очерк.
«Как не очерк? — чуть не воскликнула Елена Сергеевна. — Что же это, по-вашему? Опять информация?»
— У вас просто информация, — сказал редактор, словно прочитав ее мысли. — Значит, все и надо в одном стиле… Посмотрите мои исправления и сдавайте на машинку.
Когда Кропилов ушел, она стала разглядывать «исправления».
Ничего себе исправления! Три странички из шести перечеркнуты из конца в конец. Боже мой! Ему даже Споров не понравился. А ведь муж сказал, что хорошо, похоже. Недаром все жалуются, что в этой редакции всегда обкарнают!
Было так досадно и больно, что на глазах выступили слезы. Степан, по-видимому, заметил это. Собрав пачку исписанных листков, он выскочил из-за стола и, направляясь к двери, крикнул:
— Со мной хуже бывает — все в корзинку. А у вас — сокращение. Не беда, привыкайте!
Вошла Елена Сергеевна к Кропилову с неприятным ожиданием того, что наедине он скажет в глаза о ее полнейшем неумении.
— Две
— А я ведь очерк писала, — с вызовом заявила Елена Сергеевна, смотря сверху вниз на светлые, волнистые волосы Кропилова, и жалобно улыбнулась.
— Все на месте, — проговорил он, бегло просмотрев листки, и поднял голову. — Очерк? Вы сколько раз были у Спорова?.. Ну, так какой же тут очерк!
Он поднялся и жестом пригласил Елену Сергеевну сесть на диван:
— Покажите, пожалуйста, свои черновики. Давайте разберемся.
Елена Сергеевна слушала Кропилова и грустно думала: «Как он рассказывает, так пишут, наверное, только знаменитые московские очеркисты». Но, все равно, хорошо, что он учит ее и даже не упрекнул за неудачу.
Отпуская Елену Сергеевну, он дал ей подготовить к печати письмо машиниста.
Она без труда нашла неуклюжие обороты, неправильно написанные слова.
— Я начинаю завидовать вашей оперативности, — улыбнулся Кропилов, принимая обработанное письмо.
Кончив читать, он попросил странно ласково:
— Дайте, пожалуйста, оригинал. — И пробежал текст. — Вот видите, хорошее письмо вы испортили. У человека сказано точно и сильно, хотя маленько и коряво, а вы все растворяете в водице.
— Я спешила, — пробормотала Елена Сергеевна, стараясь оправдаться хоть «оперативностью», за которую хвалил Кропилов.
— Не в спешке дело, — сказал редактор, смотря в рукопись. — Сути вы не уловили и слово плохо чувствуете… Да и спешкой заниматься рано…
Встретив ее умоляющий взгляд, Кропилов нахмурился, потом улыбнулся, — правда, несколько натянуто, но все равно его лицо стало добрее и еще моложе.
— Вы только не огорчайтесь. Не каждому это легко дается. Не пожалеете сил — научитесь.
Елена Сергеевна сжалась, ей вообще захотелось исчезнуть. Не относится она, значит, к тем «не каждым», которым легко дается. Вот какой считает ее Кропилов. Он не понимает, как несправедливо унизил ее своим сочувственным подбадриванием. Безразличное «О!» того толстяка было все-таки вежливей этой откровенной прямоты. Почему знакомые уважают ее, восхищаются ею? Почему Дмитрий, пожилой, умный человек, видит в ней таланты? А ведь Кропилов — почти ровесник…
Тоскливое чувство не развеяла даже встреча с детьми. Елена Сергеевна медленно шла с ними по бульвару, слышала их тоненькие голоса, звучащие без умолку, но слов не улавливала, слова не доходили до сознания, занятого невеселыми мыслями.
— Мама, мама, ты почему молчишь? Ты плакать хочешь?
Елена Сергеевна огляделась. По обе стороны от бульвара бесшумно мчались машины. Над головой тихо шумели деревья. Именно так: она услышала шелест листвы, а машины показались скользящими совсем беззвучно.