Трудное знакомство

Елена Сергеевна внесла в гостиную дымящийся поднос. В конце стола приподнялся муж, Дмитрий Всеволодович. Но его опередил Лева, молодой инженер-капитан: он бросился к Елене Сергеевне, коснувшись с нарочитой неуклюжестью ее обнаженной руки.

Тотчас она уловила просяще-укоризненный взгляд Дмитрия Всеволодовича и откровенно сердитый — Левиной жены, худой и бледной женщины.

Несколько рук передвинули бутылки и блюда, освобождая место

для подноса. Елена Сергеевна засмеялась:

— Боже мой, сколько суеты! Как будто я паровоз на себе притащила.

Елена Сергеевна ощущала эту атмосферу общего внимания, чувствуя собственную красоту и молодость. Да! Молодость! Сегодня десятилетие ее свадьбы с Дмитрием Всеволодовичем. Она уже мать двух детей, у нее солидный муж, а лет ей — всего двадцать девять… Иногда казалось — это много. Но сегодня видно — нет. Сколько уже пройдено в жизни, как прочно все слажено в ней, а до старости еще далеко! Нет, не ошиблась она в тягостном сорок втором году, вручив свою судьбу Дмитрию Всеволодовичу.

…После выпитого вина и застольного шума все вдруг почувствовали утомление, тихо расселись по гостиной и завязали вялый разговор. Товарищ мужа, мало знакомый Елене Сергеевне, откинулся тучным телом на спинку дивана и, положив руку на колено Дмитрия Всеволодовича, заговорил о каких-то делах.

Елена Сергеевна взглянула недовольно, подсела к женщинам и с улыбкой произнесла:

— Ну-у! Начались высокие материи.

Но жена Левы, услышав что-то, бросила реплику и пересела к мужчинам.

— Пойдем к ним, — сказала и вторая гостья.

Елена Сергеевна погрустнела, но, уловив, что речь идет о газете, обрадованно воскликнула:

— Я знаю, это Веры Павловны статья, начальника отдела писем.

— В данном случае неважно, кто писал, — вежливо обернулся к ней тучный товарищ мужа. — Я говорю о принципиальной постановке вопроса. А вы работаете в редакции?

— Н-нет. — Елена Сергеевна поспешила добавить — Но я связана с газетой.

— Прошу любить и жаловать, — широким жестом показал на жену Дмитрий Всеволодович. — Активный участник нашей дорожной газеты. И домом руководит, и с детьми возится, и, так сказать, корреспондирует.

— О! — сказал тучный товарищ.

— И главное — очаровательная женщина, — пьяно заулыбался Лева.

Его жена грустно опустила глаза, но тут же оживилась, потому что тучный товарищ обратился к ней:

— Так давайте доспорим!

Она горячо стала отвечать, присев на диван боком, а Лева, сзади на стуле, поддакивал жене и безуспешно пытался вставить фразу подлиннее.

Теперь настал черед Елены Сергеевны грустно опустить глаза… Забыли про хозяйку… И зачем Дима позвал этого толстяка? «О!» — сделал он вид, что восхитился. Почему он думает, что писать корреспонденции — это не работа? Почему работа считается только тогда, когда человек надрывается изо всех сил?..

Была уже полночь, когда Елена Сергеевна проводила

гостей. Ничего красивого уже не было. На столе стояли измазанные тарелки, лежали почерневшие ножи и вилки, в рюмках темнело недопитое вино. Ковровая дорожка на полу сбилась.

Она начала было собирать тарелки, но со звяканьем поставила их и опустилась на стул…

Дмитрий Всеволодович посмотрел вопросительно. Он полулежал на диване в белой рубахе, пересеченной по бокам подтяжками. Его бледноватое лицо с морщинками на лбу, с седеющими висками, было усталым и расплывшимся.

«Вот и весь праздник», — подумала Елена Сергеевна и с нотками раздражения сказала:

— Тебе совсем нельзя пить… Опять мешки под глазами и весь постарел сразу.

— Не сразу, не сразу, матушка, — усмехнулся Дмитрий Всеволодович. — Зато ты так расцветаешь, что Лева с тебя глаз не сводит.

— Фу! — с сердцем сказала Елена Сергеевна, вставая. — Как тупо ты остришь! — и снова стала собирать посуду.

— Оставь до утра, — примирительно проговорил Дмитрий Всеволодович. — И так утомилась.

— Не бойся, завтра мне хватит дел.

— Я не боюсь, — поднимаясь с дивана, пожал плечами Дмитрий Всеволодович. — Что опять с тобой?

— Вот брошу всю эту возню и пойду работать… В редакцию поступлю.

Муж вздохнул и медленно заходил по комнате:

— Во-первых, странно, что о работе ты говоришь только тогда, когда у тебя плохое настроение, а во-вторых, ответить могу то же, что и раньше: задерживать мне тебя не положено, но смысла не вижу. Я достаточно отдаю сил государству, чтобы ты имела право думать о детях и обо мне.

Дмитрий Всеволодович ходил, чуть ссутулившись и заложив за спину руки как раз под тем местом, где перекрещивались подтяжки. Казалось, что руки у него привязаны и не будь этого перекрестия, они бы разомкнулись, упали.

Елена Сергеевна гоняла по скатерти хлебные крошки и думала: «Боже мой! Неужели все мужья только так с женами и разговаривают? Хоть бы заругался, что ли!»

— Красавица моя, — послышался у самого уха шепот. — Не сердись, не нервничай. Все у нас хорошо.

Елена Сергеевна сказала преувеличенно сердито:

— Мне надоели всякие шпильки. Вчера опять довольно прозрачно намекали, что я сижу дома, а детей устроила в садик.

— Кто это намекал? — Дмитрий Всеволодович выпрямился. — Черт знает, чего людям надо! В конце концов, детсад — управления дороги, а я там не последний человек.

Утром Елена Сергеевна, как всегда, проснулась первой. Едва она успела перемыть посуду, как в детской послышались голоса.

— Мама, — позвала Галинка сонным голосом, заводя руки за шейку.

Она сидела в белой рубашонке, спадающей с плеча, большелобая, раскрасневшаяся, со слипающимися глазами. Еще не дойдя до нее, Елена Сергеевна явственно ощутила теплоту ее крепкого тельца, мягкого, тяжеленького, родного.