Трудный путь к диалогу
Шрифт:
Первоначальный план книги был разрушен посещением Палестины. На холмах Галилеи, у берегов голубого Генисаретского озера, на узких улочках Иерусалима писателю словно открылось "пятое Евангелие". Это была подлинная реальность, неизмеримо более живая, чем "идеи". Сказания евангелистов стали конкретными, ощутимыми картинами. И Ренан поспешил прямо в дороге запечатлеть их.
В ливанском селении Хазир очерк был почти окончен. Он даже отдаленно не походил на тяжеловесные штудии немцев. Вечерами он читал написанное сестре. Ей казалось, что они создают эту книгу вместе.
Но Генриетта не дождалась окончания работы брата. В сентябре оба они заболели тяжелой лихорадкой; и когда Ренан очнулся после многодневного
___________________________________
* Р е н а н Э. Моя сестра Генриетта.
– Собр. соч. Киев, 1902, т. X, с. 195.
Книга имела шумный успех. Одни восторгались ею, другие выражали негодование. За полтора года она выдержала 13 изданий. Ее перевели на все европейские языки (русские переводы смогли быть напечатаны лишь после 1905 года, когда смягчились цензурные условия).
Затем последовали следующие тома "Истории происхождения христианства": "Апостолы" (1866), "Святой Павел и его миссия" (1867), "Антихрист" (1873), "Евангелия и второе поколение христианства" (1877), "Христианская церковь" (1879), "Марк Аврелий и конец античного мира" (1881). А с 1889 года Ренан начал печатать свою ветхозаветную пенталогию " История израильского народа", последний том которой был выпущен уже посмертно (Ренан умер в 1892 году).
При жизни писатель пожал громкую славу. Его избрали профессором Коллеж де Франс, С ним дружили многие деятели культуры, в том числе и русские, в частности И. С. Тургенев. Суждения о нем были противоречивыми. Богословы подвергали его резкой и чаще всего справедливой критике. Владимир Соловьев, встретившись с Ренаном, отзывался о нем как о "пустейшем врале". На юного Д. С. Мережковского он произвел впечатление "гения".
В XX веке слава Ренана померкла. Даже во Франции многие стали о нем забывать. Стефан Цвейг рассказывает, как на его вопрос французскому моряку, знает ли он, кто такой Эрнест Ренан, именем которого назван корабль, тот ответил: "Наверно, генерал" .
Кроме трудов по истории религии Ренан написал множество работ по литературе, критические и философские эссе, драмы, мемуары. Однако в культурном наследии Франции он остался прежде всего автором "Жизни Иисуса".
Что же находит читатель в этой книге?
Построена она как историческое повествование, но несет в себе все признаки романа. Многочисленные ссылки на источники, глубокое знание евангельской эпохи не могут скрыть этого от читателей. Ренан даже не удержался и в конце поместил главу "Судьба врагов Иисуса" - совсем как в классическом романе. Рассказ захватывает взволнованным личностным отношением. Ренан великолепный стилист. Его язык прозрачен. Ему присущ изящный лаконизм: он умел двумя-тремя словами создать запоминающийся образ. Говорили даже о какой-то гипнотической силе его прозы. Как историк он обладал даром интуиции, способностью вживаться в прошлое, передавать его аромат.
В кратком вступительном очерке к "Жизни Иисуса" Ренан в целом признает достоверным евангельское повествование. Он даже защищает историческую надежность многих мест Иоаннова Евангелия, которое тогдашние критики третировали как поздний вымысел. В этом смысле писатель куда ближе к точке зрения большинства современных ученых, чем иные скептики прошлого века.
Пользуясь свидетельствами
Излюбленный художественный прием писателя - контрасты. Живописуя цветущую Галилею, северную часть Святой Земли, с ее садами и нивами, он умышленно противопоставляет ей суровый гористый юг. Иудею, пустынную и мрачную. В Галилее, как она видится ему, женщины и дети водили хороводы и пели песни, а в Иудее обитали угрюмые фанатики, черствые знатоки уставов.
В изображении Иисуса Назарянина Ренан вдохновлялся не столько Евангелием, сколько слащавыми полотнами его родственника Ари Шеффера. Его Иисус - это юноша, выросший в "упоительной" среде Севера. Он чист, наивен, полон нежности и снисходительности к людям. Он проповедует счастливое Царство добрых бедняков, безоблачную "религию сердца", веру в благого небесного Отца. По выражению писателя, это был "чистый культ, религия без священников и без обрядности, всецело основанная на влечении сердца, на подражании Богу"*. В течение года, пишет Ренан, "Бог поистине обитал на земле".
__________________________________________
* Ренан Э. Жизнь Иисуса. М., 1907, с. 129.
Для подтверждения своей мысли он относит к раннему галилейскому периоду жизни Иисусовой все те изречения Евангелия, которые кажутся ему светлыми и радостными. В их числе и Нагорная проповедь. Писатель не хочет даже замечать тех суровых нот, которые ей присущи. Ведь именно в Нагорной проповеди сказано о гонимых за правду, о преследованиях и поношениях, о строгих этических требованиях, которые предъявляет Весть Христова людям. Сентиментальная окраска "галилейских речей" есть фикция. Это лишь часть сценария Ренана.
Но вот идиллия прервана. "Чарующий Учитель" столкнулся с грозным иудейским пустынником, Иоанном Крестителем. Он-то якобы и внес смущение в сердце Иисуса. После этой встречи Проповедник радости и любви задумал покорять мир более энергично. Он становится резким, нетерпимым, запальчивым, вступает в споры с учеными. Совершает мнимые чудеса (или позволяет толпе верить в них). Выдвигает странные притязания и, наконец, идет в Иудею, чтобы начать борьбу с темным царством фарисеев.
Это уже не тот "первый" нежный Иисус Галилеи, а "мрачный гигант", подавивший "второго". И виной всему Иоанн Креститель. Между тем евангелисты единодушно свидетельствуют, что встреча с Иоанном произошла прежде, чем Иисус начал проповедовать в Галилее. Но Ренана это мало беспокоит. Собственный сценарий дороже ему любого источника...
Итак, все кончается трагической развязкой. Сцену Голгофы Ренан заканчивает панегириком, который, если помнить о его взглядах, звучит вполне двусмысленно, даже иронично: "Покойся же отныне в славе своей, благородный Учитель; твой подвиг совершен: незыблема божественность твоя. Да не смущается дух твой; никакая роковая ошибка не разрушит вовек воздвигнутое тобою здание" - и так далее в таком же духе.
Иные простодушные читатели принимали подобные хвалы за чистую монету, не замечая, что все это пустая, лишенная смысла, риторика. Ибо чем было восхищаться? Кого изобразил французский беллетрист? Слабого, незадачливого человека, легко подверженного влияниям, ослепленного иллюзиями и наивными доктринами давно прошедших дней. Человека, готового на "невинные обманы", полного постоянных колебаний и внутренних противоречий. Суть его учения набор сентиментальных банальностей во вкусе парижских мещан. Сочные картины природы и эпохи не спасают положения. Рама великолепная, полотно интересное, но в центре его фигура, в сущности, жалкая...