Трудный путь к диалогу
Шрифт:
"Признаюсь вам, - писал он своему духовнику, - в сочинениях некоторых немецких писателей я усмотрел истинный, как мне кажется, план такой христианской веры, которая может нас удовлетворить... Суждено ли будет мне самому стать сотрудником в деле великой реформы! Меня мучит сознание, что, быть может, для этого мне придется когда-либо сделаться священником, но я не могу стать священником без того, чтобы не совершить преступного лицемерия"*.
____________________________________
* Указ. соч., с. 142.
Впрочем, и протестантизм вскоре перестал его удовлетворять. Он чувствовал, что через его веру прошла непоправимая трещина.
Мать Ренана, узнав о его состоянии, горестно недоумевала, почему Эрнест терзается сомнениями из-за каких-то спорных толкований; он же полагал, что она хоть и одарена умом, но "недостаточно образованна" .
Замечу, что по иронии судьбы церковная наука о Библии позднее оказалась на стороне этой простой женщи
ны, а не ее ученого сына.
Но, пожалуй, дело было не только в библейской науке.
Французский рационализм, который незаметно для себя усвоил студент св. Сюльпиция, внедрил в его сознание мысль о всемогуществе рассудка и здравого смысла. Аналогичные идеи воспринял он и от немецких библеистов, находившихся под сильным влиянием Гегеля. Односторонне истолкованный Кант питал агностицизм и скепсис. Все это оказывало разрушительное воздействие на взгляды Ренана. Слепая вера в Прогресс и в безграничные возможности естествознания были восприняты им с доверием неофита. Однако в сердце осталась пустота, которая всю жизнь тяготила его и которую он тщетно пытался заполнить эстетикой и иронией.
Немалую роль во внутреннем кризисе Ренана сыграла его старшая сестра Генриетта, эмансипированная, волевая женщина, давно отказавшаяся от религии. Эрнест бесконечно любил и уважал ее. Именно благодаря ее поддержке он нашел в себе силы уйти из семинарии и вступить на светское поприще.
В соответствии со своими склонностями бывший семинарист посвятил себя восточной филологии и истории. Он сдал экзамен на степень бакалавра, сотрудничал в журналах, написал труд по истории семитических языков. В 1859 году он побывал в Италии, где начал собирать материалы для большой работы по философии арабского ученого Ибн-Рушда (Аверроэса). Постепенно положение его упрочилось. Он стал членом Академии Надписей. Больше не надо было бояться нужды.
Знакомство с семьей художника Шеффера, на дочери которого он женился, ввело его в мир искусства, а дружба с химиком Вертело - в мир науки. Ему покровительствовал известный тогда критик Сент-Бев. Даже петербургская Академия Наук избрала его своим членом-корреспондентом.
Но старые привязанности не покидали его. Он обратился к Библии и выпустил свой перевод с комментариями Песни Песней, Книги Иова, а позднее Экклесиаста.
Но все эти труды не принесли бы Ренану мировой известности, откажись он от старого замысла описать историю раннего христианства.
Толчком послужила неожиданная командировка на Восток.
В I860 году правительство Наполеона III направило в Ливан научную экспедицию с целью изучения памятников древней Финикии. Одновременно туда прибыли французские войска для подавления беспорядков. Ренан был назначен членом исследовательской группы. В путешествии его сопровождала Генриетта.
Во время странствий между Сирией и Палестиной Ренана не оставляла мысль о начальной поре христианства. Он решил набросать первые заметки, излагая тему как "историю идей".
Этот подход вытекал из взглядов немецкого гегельянца Давида Фридриха Штрауса. Еще в 1834 году Штраус выпустил книгу "Жизнь Иисуса", в которой пытался доказать, что почти все евангельские события есть миф, преломление иудейских легенд о грядущем Спасителе-Мессии. Тезис этот позднее оказался совершенно несостоятельным, но дотошная скрупулезность критика производила на Ренана большое впечатление.
В одном он не мог согласиться со Штраусом: принижении роли самой личности Христа. Даже отойдя от Церкви, Ренан продолжал любить Его и в этом смысле называл себя "христианином". "Иисус действительно, - писал он, всегда являлся моим учителем. Я был убежден, что, жертвуя всем ради истины, я следовал и исполнял один из первых его заветов"*.
________________________________________
* Указ. соч., с. 139
Но чем была истина для Ренана?
Его новое мировоззрение представляло собой невероятный клубок противоречий. В его произведениях (а он был исключительно плодовит) царила капризная игра ума: скептицизм соседствовал с энтузиазмом, вера с неверием. Он сознавал, что подрывает религию, но в то же время восхищался ею как поэтическим взглядом на мир. Он постоянно говорил о Боге, но никогда нельзя было понять, какой смысл он вкладывает в это слово.
Исповедуя плоский рационализм, Ренан все же верил в какую-то "цель мира", в некий "нравственный миропорядок"; а это уже выходило за рамки "естественного". В своей книге "Будущее науки", написанной еще в 1848 году, он говорил о грядущем Боге как идеальной сумме всего прекрасного, что было в мире. Этой идее Ренан остался верен до конца дней.
Кажется, что Ренану доставляло удовольствие любоваться тем, во что он не верит, и верить в то, что подвергает сомнению. Он проповедовал скепсис, оставаясь романтиком-идеалистом. Толковал о Прогрессе, но редко упускал случай поговорить о тщетности всех человеческих усилий. Это было, по выражению одного писателя, некое "умственное эпикурейство".
Подобный безответственный тип мышления, причудливое манипулирование идеями под дымовой завесой "любви к прекрасному", оказался созвучен эпохе. Вскоре после смерти Ренана русский философ Алексей Гиляров писал о его мировоззрении: "Оно представляет собою красноречивое свидетельство современной анархии и смуты мысли, живую картину умственной болезни, которая постигла конец девятнадцатого века"*.
________________________________________
* Гиляров А. Предсмертные мысли XIX века во Франции. Киев, 1901, с. 221.