Трудный сезон
Шрифт:
Короче говоря, несмотря на морозы, я обошел в январе все путики. Но ничего нового уже не получил. Лишь утвердился во мнении, что соболь идет с востока. Только этот ход настолько слаб и тощ, что первый заслон, выставленный в виде редкой цепи капканов, задерживает всех мигрантов. Следующий за первой цепью капканов второй поперечный путик уже оказался ненужным: до него соболи не доходили. Конечно, раз они идут с востока, то, естественно, широким фронтом и за пределами моих путиков проходят все-таки на запад. Значит, есть надежда изловить их на территории Андрея Карпова. Но лучше всех, вероятно, сейчас живется Анатолию. Ведь он первый встречает мигрантов и, конечно, отхватывает львиную долю. До меня доходят лишь прорвавшиеся через его заслон. А он-то, наверно, постарался построить глубоко эшелонированную систему. Интересно было бы узнать, как идут у него дела.
Поэтому, увидев 1 февраля на градуснике -44°, я собрался в путь, полагая, что днем воздух прогреется. Однако надежды мои не оправдались. Несмотря на бодрый темп, я под конец пути стал замерзать, вернее, замерзли только руки, но это уже симптом. И действительно, когда я пришел на базу, термометр показал повышение только на один градус. В самой же избе стоял межпланетный колотун. Я затопил печку и бензоплиту, привезенную зимой. Но только через шесть часов стало жарко. Топить пришлось всю ночь, потому что к вечеру температура за окном упала до -50° и задул сильный восточный ветер. В общем, поспать не пришлось, так как перерыв в топке всего на два-три часа охлаждает избу до отрицательных температур. Не изба, а решето.
Днем следующего дня продолжал непрерывную топку. Заодно вертелся по хозяйству: натопил баню и помылся. Естественно, было не до сна. Но и ночь не дала покоя. Черт знает, что за антициклон! Стоит уже более десяти дней, непрерывно получая подкрепления. И хоть солнце прогревает пришедшую холодную массу воздуха, однако новая порция холодного воздуха снова возвращает температуру к исходной точке. Я не спал уже вторые сутки, и меня начало качать от усталости. Но уснуть я не мог, даже забыться ненадолго. Не позволяла взвинченная нервная система. Вообще-то это пока здоровая реакция организма. Ведь усни я безответственно в этой избе сейчас — и можно и окочуриться от переохлаждения. Вероятно, так вот и замерз в своей избе один из охотников промхоза. Мои нервы сейчас возбуждены до предела. Не давая организму расслабиться, они заставляют его работать на форсаже. А это уже работа на износ. Нет, надо бежать из этой избы, и как можно быстрее. Только бы дождаться послабления мороза. Хуже всего — это завывание ветра. Не будь его, тепло не выдувалось бы так быстро, и я мог бы поспать хоть пару часиков.
«Самое неприятное начинается к ночи, — записал я в своем дневнике, — ибо через каждые 30–40 минут надо подбрасывать чурки в печку. Тут уж не поспишь. Все же я заставил себя уснуть (нельзя же не спать двое с лишним суток подряд). Два раза по два часа. Правда, после этих перерывов в избе становилось холодно, почти как за дверью. Короче, не сон, а сплошное мучение и нервотрепка. За нервы я боюсь, ибо они не выдержат столь длительного перенапряжения».
3 февраля, невзирая на ветер и мороз, пошел к себе. Естественно, нагрузился и продуктами. Оделся тепло, даже чересчур, потому что в дороге вспотел. Пятнадцатикилограммовый рюкзак измотал меня вконец (хотя в прошлый переход он был и тяжелее).
Только добравшись до своего зимовья, я облегченно вздохнул. Лишь здесь я могу отдыхать и физически и морально. Слава богу, убежал из этой проклятой базы. Еще двое суток таких испытаний и я не знаю, что бы со мной было. Как важно иметь надежное и теплое зимовье!
Дорого же мне обошлось желание полакомиться привезенными деликатесами!
Да, испытания мои, начавшиеся еще в прошлом году, не прекращаются. По-прежнему мне приходится бороться либо с холодом, либо с голодом, а то и с тем и с другим одновременно.
Ну и сезончик!
Трудяга Мальчик находит соболя
Погода изменилась лишь к 7 февраля. На базе к тому времени я успел бы отдать концы. В своей же избе блаженствовал, отходя от очередной душевной травмы. Мальчик тоже не терял времени даром. Дело в том, что возможность ходить по целине обернулась для него плачевно: он буквально наголо сбрил острым снегом шерсть со своих лап. И оголившаяся красная кожа уже кровоточила от постоянных ран. Но оставаться дома, чтоб дать отдохнуть лапам, он наотрез отказывался, принимая мои соболезнования за наказание. Поэтому я рад был случай переждать морозы, за время которых Мальчик интенсивно отращивал щетину на своих лапках и зализывал раны.
Разумеется, за три дня отрастить волосы он не успел и ушел в очередной обход, образно говоря, босиком. Но, судя по радостному виду, с каким он собирался на охоту, последнее обстоятельство его ничуть не беспокоило. Похоже, отлеживание в избе на него лишь нагоняло хандру. Вот неуемная натура. Кстати, о натуре. В деревне я наконец выяснил, почему Мальчик такой маленький. Все разрешилось просто. Мальчик оказался помесью чистопородной карело-финской лайки с местным «дворянином». Его мать живет тоже в Верхнеимбатском и имеет даже медаль за породность. Вот откуда у него и злобность, и выносливость, и другие прекрасные охотничьи данные. Но братьев Мальчика я почему-то в деревне не встречал. Вероятно, это объясняется тем, что местные охотники ценят крупных, длинноногих собак, а посему пометы карело-финской лайки по причине отсутствия спроса уничтожаются. А напрасно.
7 февраля мы снова направились на другую сторону реки. Та сторона гораздо богаче зверьем и птицей. В тайге было тепло — всего -20°, а на реке от ветра образовался наст, который свободно держал собаку. Мальчик не преминул воспользоваться этим и стал кувыркаться, очищая свою шерстку о плотный снег. Он вообще большой чистюля. Каждый раз по возвращении с охоты не меньше часа наводит туалет, особое внимание уделяя, конечно, лапкам. Но и остальную шкуру не забывает, облизывая ее, прямо как кошка. Вот только мордочку мыть по-кошачьи лапкой не умеет. Зато у него есть другой способ умываться. Почти каждый раз, особенно если лыжня занесена свежим, рыхлым снегом, он ныряет головой в эту толщу и, упираясь задними лапами, буровит снег, как бульдозер. Пропахав так несколько шагов, выныривает весь в снегу и с видом шаловливого мальчишки оглядывается на меня. И такое озорство и лукавство написано на его мордашке, что я не выдерживаю и смеюсь. А он, довольный, что позабавил меня своим трюком, снова ныряет, и только хвост торчит из-под снега, как флаг. Сначала я думал, что он просто озорничает, желая позабавить меня, но потом догадался, что он так умывается. Ведь другим способом чистить мордашку он не может.
В этот день он тоже повторил свой ритуал омовения и понесся после этого осматривать путик. Километра через два я его снова увидел. Он стоял на лыжне и смотрел в сторону. Я сразу догадался, что он дает мне этим понять о близком присутствии рябчика. У нас в этом отношении полное взаимопонимание. На каждую дичь свой способ реакции. Почуяв глухаря, например, Мальчик начинает интенсивно вилять хвостом, ища птицу. Если глухарь затаился в снегу, Мальчик беззастенчиво выгоняет его, заставляя подняться на крыло. А когда тот усядется на дерево, начинает облаивать. Мне в этом случае остается подойти и убить птицу. Вид падающей жертвы приводит Мальчика в экстаз, и он бросается на нее с остервенением. Но вот с рябчиками я обучил его обращаться деликатно. Дело в том, что рябчик очень пуглив и не выдерживает облаивания собаки. Поэтому я запрещаю Мальчику не только лаять, но даже подходить близко к птице. Так что теперь, когда я подкрадываюсь к рябчикам, он стоит в стороне и ждет, когда я подстрелю, чтоб подбежать и придушить добычу. Это я ему позволяю, даже поощряю, так как рябчик падает в снег, проваливаясь глубоко, и я могу его потерять. А по следам собаки я обязательно найду его. Ведь обычно стреляешь по стаям, которые не разлетаются, если осторожно снимаешь одну птицу за другой. В этот момент надо побольше уложить их, не сходя с одного места, иначе можно распугать.
Поэтому-то, учуяв рябчиков, Мальчик ждет меня, не гоняя их и не облаивая, а только смотрит в ту сторону, где затаилась птица.
Я подошел и ничего не увидел. Тогда осторожно сошел с лыжни и двинулся в указанном направлении. И только после этого услышал предостерегающее клекотание птицы. Рябчиков было всего два, и оба угодили в рюкзак. За исправную работу я тут же поощряю Мальчика и отдаю ему головы птиц. Он съедает их с огромным удовольствием. Это для него лучшее лакомство.
Обратно мы возвращались, уже когда начало смеркаться. Путик этот длинный, и я затрачиваю на него часов пять. Подходя уже к реке, я вдруг увидел, что навстречу мне несется Мальчик с очень сосредоточенным видом. Проскочив у меня между ног, устремился дальше. Я ничего не понял и продолжал двигаться. Но через некоторое время увидел свежий след соболя, пересекающий лыжню. Когда шли туда, этого следа еще не было. Соболь шел за нами, и поэтому Мальчик побежал по лыжне обратно. По следу он не пошел — по лыжне-то проще. Да и вообще я заметил, что по следу он не ходит никогда, а идет стороной и ведет тропление, срезая все изгибы и выверты прошедшего зверя.