Трудный выбор
Шрифт:
— Кто-то пытается причинить вам вред, миледи?
— Нет, — ответила она со слабой улыбкой. — Прошлое преследует меня.
— Какое прошлое? — Спросил я, стараясь говорить мягко.
— Это глупо, правда. — Она опустила голову. — Кошмары о пытках, свидетелем которых я однажды случайно стала. Давно уже следует забыть это. Но бывают моменты, когда я не могу…
— Например, когда вы увидели человека в кипящей воде?
Она кивнула:
— Или, когда вижу крыс.
— Крыс?
Она понизила голос:
— Они ставили людям на животы
— Не говорите больше об этом, — мягко попросил я.
Я достаточно хорошо знал эту пытку: обезумевшие крысы будут грызть и вгрызаться в человеческую плоть, пока не доберутся до внутренностей. Это была медленная и мучительная смерть.
— Однажды я сам был тому свидетелем. Кстати, я видел это здесь в день похорон ваших родителей.
Удивление промелькнуло на ее нежном лице:
— Тогда, наверное, мы стали свидетелями одной и той же сцены.
Мои мышцы напряглись, когда я вспомнил мучительные крики умирающих мужчин:
— Я сжалился над людьми и ускорил их смерть.
Ее глаза расширились, и она пристально посмотрела в мое лицо.
— Герцог дал свое одобрение, — объяснил я, все еще думая о своем грязном лице и надеясь, что темнота подземелья скрывает ее. — Он, вероятно, сделал бы это сам, если бы я не опередил его.
— Мне всегда было интересно, кто проявил сострадание к этим беднягам. — Улыбнулась она грустно. — А теперь, похоже, вы тот, кому я обязана своей глубочайшей благодарностью.
— Нет, миледи.
— Похоже, я снова у вас в долгу. — Ее улыбка стала еще шире.
Несмотря на тяжелые обстоятельства, я не мог удержаться, чтобы не поддразнить ее:
— Может мне стоит начать вести учет ваших долгов передо мной? Я бы не хотел, чтобы вы забыли вернуть мне мою награду.
Она наклонила голову, и я был уверен, что при свете увидел бы красивый румянец на ее щеках. Я ухмыльнулся, хотя внутри у меня все пылало при мысли о награде, которую я действительно ждал от нее, хотя ни за что бы не попросил сейчас. Стоявший рядом с дверью старый сутулый охранник слегка кашлянул.
— Это правда, что я слышал? — Спросил я, быстро меняя тему. — Вы собираетесь уйти в монастырь?
— Да. Это правда. — В ее голосе прозвучала нотка покорности судьбе. –
У меня осталось всего пять дней. Настоятель ушел, чтобы приготовить мою комнату. Разве у меня есть выбор?
Я хотел поспорить с ней, но решил акцентировать внимание на самом главном в этой ситуации:
— Вы думали о том, как сможете обезопасить своих людей, когда окажитесь в монастыре? Как вы защитите их оттуда?
— Я не потеряю возможность править после того, как выполню клятву.
— А аббат позволит?
— Конечно. Мне исполнится восемнадцать, и я смогу распоряжаться посвоему.
Я пожал плечами, мои опасения не исчезли. Может аббат думает, что, держа Розмари взаперти, он сможет контролировать ее? Неужели он против ее замужества, потому что знает, что потеряет влияние на нее?
— Возможно, вам следует обсудить с аббатом возможность своего правления в стенах монастыря.
Она задумчиво посмотрела на меня, поджав губы.
— Миледи, — прошептал стражник. — Думаю, нам пора идти.
Она двинулась, как будто собираясь уйти, затем прижалась еще ближе к решетке моей камеры, крепче сжимая мою руку:
— Вы сделали это, Деррик? Скажите мне правду. Мне нужно знать. — Ее голос был тихим и полным страдания.
Я понял, что она имела в виду. И понимал, что она хочет услышать ответ о моей непричастности к преступлениям. Но ей было больно из-за того, что она хоть на минуту поверила, что я так низко пал.
— Вы действительно думаете, что я способен на это? — Прошептал я в ответ, не в силах сдержать резкость в голосе.
— Нет. — Ее шепот все еще звучал встревоженно, но этот ответ смягчил мою боль. Она нахмурилась и заглянула мне в глаза, словно пытаясь заглянуть в мою душу. — Если вы этого не делали, то почему не защищались?
Когда аббат выдвинул обвинения против меня, безрассудная, беспечная часть меня жаждала встать на свою защиту. Я хотел крикнуть, что не имею никакого отношения ни к одному из инцидентов, особенно когда увидел разочарование в глазах Розмари. Но самообладание, которому герцог научил меня за эти годы, сослужило мне хорошую службу. Я смирил себя. И я принял на себя основную тяжесть обвинений аббата без борьбы, чтобы никто другой не навлек на себя эту вину.
— Помните: «Мы проявляем мужество разными способами»? — спросил я.
Как только эти слова слетели с моих губ, истина этого утверждения поразила меня. Я всегда считал отца трусом. Но что, если мой отец отказался сражаться, потому что надеялся спасти свою семью от голодной смерти?
Возможно, он верил, что, сдавшись, по крайней мере спасет жизнь своей жене и детям. И, вероятно, так и было бы при нормальных обстоятельствах.
Розмари продолжала изучать мое лицо, словно искала в нем правду.
— Иногда храбрость может принять вид головы, склоненной перед врагом, — тихо сказал я, повторяя слова Розмари, когда-то сказанные мне.
Может быть, все это время я ошибался насчет отца? Что, если мой отец проявил больше мужества, смиряя себя, а не сражаясь?
— Но если вы невиновны, почему сразу не сказали?
— А что бы это изменило? Учитывая все улики, указывающими на мою вину, кто бы мне поверил?
— Я бы вам поверила, — прошептала она. — Я вам верю.
Я прислонился к решетке. Мы были меньше, чем на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Ее тепло и жизнь проникли в меня, и я снова вдохнул аромат роз, который обволакивал ее. И, не успев остановить себя, я просунул пальцы сквозь решетку и коснулся ее щеки. Я знал, что должен был сопротивляться. Я не имел права на ее любовь, особенно сейчас. Но я ласкал ее нежную, безупречную кожу. Она поддалась вперед, навстречу моему прикосновению, и мое сердце тяжело забилось в груди.