Трудовые будни барышни-попаданки 2
Шрифт:
Моих сил хватило только на вежливую благодарную улыбку. А дальше мы разговаривали о пустяках, пока не остановились у трактира, где обычно останавливались путешественники, решившие не заезжать в город. Инициатором стал Еремей, сказавший, что кони хороши, но отдохнуть им немного надо, и особый чиновник спорить не стал.
В чистой половине заведения был лишь один посетитель, и я узнала его сразу.
— Здравствуйте, Михаил Федорович, — сказала и подумала: даже улыбку выдавить больше не могу. Тревога, несмотря на краткий и ненадежный отдых, навалилась с новой силой.
Исправник поднял голову. В его взгляде мелькнуло удивление —
— Здравствуйте, Эмма Марковна! Здравствуйте… Михаил Федорович, — добавил он после небольшой паузы, как бывает, когда произносят имя-отчество тезки.
Михаил Второй сухо поздоровался. Он явно не обрадовался встрече, но развернуться и уйти было бы странно.
— Самовар, и поскорей, — велел он подошедшему половому.
Я внутренне вздохнула от рефлексивной мысли: надо бы и сюда предложить мой фирменный чай. Но как о таком сейчас думать?
— Присаживайтесь к моему самовару, принесли только что, — пригласил Михаил Первый.
— Мы спешим, — невпопад ответил дядя-котик.
— Потому и приглашаю, — благодушно заметил исправник. — Вашего самовара ждать придется, а к моему — только чашки подать.
Аргумент был неотразим. Я присела за стол Михаила Первого. Показалось, будто особый чиновник хотел что-то сказать. Но он сдержался и последовал моему примеру.
— О вашей беде мне известно, — после того как к столу подали чайные приборы и еще теплый калач, серьезно и даже суховато высказался Михаил Первый. — Цыган поблизости не было, так что их отметаем. Подозреваю дурацкую шутку кого-то из местных, молодых да резвых. Не думаю, что детишкам хотят причинить вред. Но меры к розыску приму самые серьезные, будьте покойны. Езжайте домой и ни о чем не волнуйтесь. Постарайтесь не совершать поспешных шагов.
При этих словах Михаил Первый отчего-то особенно пристально прищурился на Михаила Второго. Словно именно его предупреждал — не лезь.
— Откуда вы узнали? — только и хватило у меня сил спросить. Ванятка-вестник сказывал, что Павловна первым делом закрыла ворота усадьбы и велела дворовым прикусить языки. И наверное, правильно сделала. Хотя не знаю… ничего не знаю. Был бы тут мой Миша, он бы…
— Слухами земля полнится, — туманно заметил капитан-исправник. — Шила в мешке не утаить. Бояться вам не следует, отродясь в нашем уезде такого супостатства не было, чтоб детей воровать. И уж постараюсь, чтобы впредь не случилось. Со дна морского достану аспидов. Главное, сами поперек батьки в пекло не суйтесь.
И снова посмотрел на Михаила Второго.
— А чтобы столичные чиновники неведомо с чего удавливались… или удавливали их и полиция ничего выяснить не могла, такое бывало? — суховато, даже немного презрительно, заметил Михаил Второй.
— Чиновник в могиле, — ответил исправник после небольшой паузы. — Мое дело — живых защищать.
Особый чиновник взглянул на меня не просто с просьбой — с требованием. Мол, скажите ему — я под защитой и в других защитниках не нуждаюсь.
Ну уж нет. Пусть без меня пикируются сколько влезет, лишь бы до дуэли не дошло. Мне они оба нужны. Один отбросил все дела, чтобы мне помочь. Другой спокойствием и фразами «кто-то из местных, молодых и резвых» напоминает Мишу.
— Пока что защищать дворянок, попавших в такую неслыханную беду, приходится другим, — почти без волнения сказал Михаил Второй. — И не забывайте о чинах.
—
Вопрос прозвучал немного бестактно, но не врать же. Пока мужчины мерились чинами и обязанностями, я выпила две чашки и съела треть калача. Нехорошо даме демонстрировать голод, но я решила не стесняться.
— И если вы и вправду спешите… — продолжил Михаил Первый.
Лицо дяди-котика пошло пятнами, но он смолчал. Я встала, вежливо попрощалась и направилась к двери. Михаил Второй — тоже. Перед этим остановился, вынул ассигнацию, кинул на стол. Подумал, добавил еще одну. Исправник улыбнулся.
Глава 4
— Не уберегла я их, барышня, голубушка. — Павловна выглядела так, словно разом постарела на двадцать лет. Она еще и попыталась рухнуть мне под ноги ничком, лбом прямо в мокрую снежную кашу у полозьев, щедро сдобренную соломой и навозом с лаптей. — Казни старую, не уберегла…
Я молча бросилась поднимать нянюшку на ноги и, не чинясь, не обращая никакого внимания на застывшего возле возка Михаила Второго, на дворню, на прочих людей, обняла старуху, прижала к себе.
— Ну что ты, нянюшка, — зашептала тихо на ухо, поправив ее сползший с седых волос платок. — Что ты, милая… Ни в чем твоей вины нет, перестань. Разве кто мог угадать супостатов этих?.. Не бойся, найдем детей, Богом клянусь, найдем. Вернутся наши ангелочки живые и невредимые, я тебе обещаю!
Павловна молча заплакала, уткнувшись мне в плечо. Ее шатало от горя и усталости. Такие волнения пожилому человеку точно не на пользу. Найду, кто это сделал, — дважды ноги вырву и спички вставлю! За детей, за себя и за Павловну. Это значит трижды!
Краем глаза я наблюдала за Михаилом Вторым. Он по-прежнему стоял возле возка, не зная, куда податься. Горе горем, а гостеприимство никто не отменял. Велела проводить его в гостиную, предложить чая, подготовить комнату, если задержится.
И тоже пошла в дом, в детскую, навстречу двум другим горестям. И невозможно сказать, какая была тяжелей.
Луша словно окаменела от горя. Сухие глаза, бледные щеки, пустой взгляд. Не понимала, где находится и что барыня вернулась. Просто глядела на меня и молчала, несмотря на то что кто-то из дворни шикнул на нее — как перед барыней стоишь! Я не сомневалась — есть только одно лекарство, которое сразу вернет ее к жизни. Лекарство, которое она прижмет к груди.
А вот Ариша кинулась ко мне, как Павловна. С горящими глазами, нездоровым румянцем на щеках. Подбежала, схватила за еще не снятую шубку. Опомнилась, отступила на шаг, сказала тихо, но жарко:
— Барыня, простите! Спасите Прошеньку! Богом прошу, спасите!
Я поняла ее эгоизм — конечно же, из трех похищенных детей наибольшая опасность угрожала именно младенчику Прохору.
…Или не могла понять. Я любила Лизоньку, я привязалась к ней как к своей, я так долго хотела ее в прошлой жизни. Скучала, только выехав из поместья в Нижний, каждый день вспоминала, готовила подарки, мечтала, как вернусь и обниму малышку. А если бы родила ее сама и помнила, как носила под сердцем, родовые муки и радость? Могу ли понять Аришу? А впрочем… могу. Не я этого ребенка рожала, но он мой, роднее не бывает!