Трудовые будни барышни-попаданки 2
Шрифт:
– Спасены детки, теперь надо и злодеев поймать. Может, этот… его высокоблагородие и правда пользу принес, что дети отдельно от каторжников оказались. Что придет в голову отпетой головушке, если такового в угол загнать, одному Богу ведомо.
– Где же вы их искать будете? – спросила я. – В лесах?
– Нет, сударыня, сейчас леса так занесены, что ни для какой охоты не годятся. И прятаться там несподручно – не медведи, чай, людишки, хотя и препаршивенькие. Ждать их надо там, куда человек из леса выходит, – на постоялых дворах, в деревнях дальних, где их встретить могут. У меня, считайте, в голове карта есть своего уезда, и понятно,
– Удачи вам, Михаил Федорович, – от всей души пожелала я. Мне, конечно, хотелось бы узнать, что за тайна стоит за этим похищением, в приблудных каторжников верилось с трудом. Но в этих делах я привыкла доверять профессионалам. Сколько раз Миша мой внушал: дилетанты только путаются под ногами, мешают работе и создают опасные ситуации на пустом месте. Никакой шерлокхолмсщины!
Поэтому я и здесь просто сказала:
– На всю жизнь я перед вами в долгу. И полностью вам доверяю.
– Бросьте, сударыня, – усмехнулся капитан-исправник. – Работа у нас такая. Ничего сверх. Ну, прощайте!
И опять знакомая фраза про работу. Верно, совпадение. То один, то другой, как сговорились. А когда я за завтраком как бы невзначай спросила у подававшей на стол Павловны, не было ли весточки от Юстаса Алексу насчет славянского шкафа, оба глянули на меня одинаково коротко и удивленно. Как и сама Павловна. Наверняка решили, что барыня от волнений слегка не в себе. И деликатно сделали вид, будто ничего не произошло.
Эх…
Между тем исправник стремительно сошел с крыльца и уселся в свои сани. Отдохнувшие кони бодро взяли с места, Павловна, с неожиданной проворностью рванувшая вдруг следом, едва успела вбросить в руки «хорошему человеку» сверток с пирогами и зефиром.
– Побалуйте себя в дороге, батюшка барин! – крикнула она вслед саням.
Я тихо улыбнулась – «батюшка барин» был как минимум вдвое моложе самой Павловны. Но так уж тут принято.
В этот день никаких хозяйственных дел все равно не вышло. Сначала проснулась Лиза, и я как подхватила ее на руки, так и не могла отпустить. Она не возражала, сама вцепилась в меня обеими ручками. Кукла Амелька составила нам компанию.
Луша и Ариша от меня не отставали. А Павловна, словно квочка, нарезала круги то с плюшками, то с кашками, то норовила укутать нас своим собственным платком.
А к обеду прибыл дяденька Иван Платонович. На выведенную тут же к крыльцу его одолженную лошадь только рукой махнул, меня быстро обнял, поцеловал в щеку и перекрестил Лизоньку.
– Ох, беда-беда, – едва усевшись за стол и посмотрев на пыхтящий самовар, высказался он. – Одно счастье – Бог миловал. Дарьюшка-то моя перепугалась насмерть. Ты, племянница, не держи зла на нее за длинный-то язык. Купеческое лезет, все никак не привыкнет, что ныне она дворянка, должна вести себя подобающе. Ну да не было бы счастья, но несчастье помогло. Так испугалась жена, что перед иконами поклялась мне: зло таила, но не умышляла, и впредь зареклась даже в мыслях пакостное держать. Свои дети, чай, есть. Понимает.
Я слушала дядюшку и благодарила судьбу, что вчера не доехала со своим вооруженным эскортом до его поместья и не наломала дров, в смысле, не сломала двери и не устроила скандал, если не драку. В те самые минуты, когда сани с детьми приближались к моему дому. Создала бы проблему на пустом месте, да еще с непредсказуемыми последствиями.
Со вчерашнего вечера кухня функционировала в режиме «барыня в доме», поэтому дядюшку
Дядюшка оценил и его, и картофель с грибами. Я везла хороший семенной из Нижнего, купив там десять мешков у местных немцев-огородников. А здешний, который по осени взяла у мужика, почти весь решила пустить в еду. И самой вкусно, и дворню с крестьянами приучу. Вон, тесто на картофельном отваре для хлеба и пирогов кухарники мои вполне оценили.
Дядюшка ел, нахваливал, опробовал одну настойку, другую, повторил. Размяк, развеселился, пустился в болтовню.
– Вообще-то, племяшенька, хорошо вышло с этой девкой, как ее, а, неважно! Осталась бы она в поместье – неведомо как стала бы Дашенька на младенчика посматривать, да и меня им попрекала бы. А так, видишь, с глаз долой – из сердца вон. Ну, не то чтобы совсем из сердца, но ничего, изгладится. Как назвали-то мальца?
Глава 9
Я ответила, что ребенка крестили Прохором, и предложила попробовать зефира с земляничной отдушкой, меняя тему.
Увы, фокус не прошел.
– Прохором, – вздохнул дядюшка, выпивая пятую рюмку. – Ну да, мужицкая судьба и имя, значит, мужицкое. Хоть, как говорят, в барском доме растет. Племяшенька, а вели его принести! Посмотрю на личико, все же как-никак….
Тон был не столько требовательным, сколько задушевно-просящим. И самое простое – исполнить просьбу, уговорю как-нибудь Аришу. Или отложить под каким-нибудь предлогом и услышать в ответ: «Что из того, что спит ребенок?»
Нет. Проблему надо решить прямо сейчас.
– Дядюшка, – сказала я, не сухо, но твердо, – девица Арина чуть умом от тоски и страха не тронулась, да и младенчик напуган. Отдыхать им надо сейчас, от пережитого лечиться. Не буду я Аришу тревожить.
– Так это же девка, – не столько рассерженно, сколько удивленно сказал дядюшка. – Была она в моей власти, стала в твоей. Прикажи, да и дело с концом.
– Дядюшка, – сказала я еще тверже, – Арина – человек. Пусть и в моей власти. Для чего царь позволяет нам людьми владеть? Налоги собирать для казны, в армию поставлять рекрутов, нас самих содержать? Чтобы мы за людьми присматривали, наказывали, если они виноваты. А вот совсем по-честному, – мой голос стал задушевнее, – случилось бы такое приключение в ваши совсем юные годы, да стало бы известно батюшке Платону Сергеевичу, он кого виновным признал бы, вас или девицу?
Дядюшка выслушал монолог внимательно, даже настойку наливать не стал. Поначалу казалось, рассердится. Но потом усмехнулся.
– Да, крутоват был твой дедушка, мой папенька. С девицы бы взыскал, да и с меня. Арапник носил не только для собак и псарей. Ладно, воля твоя, пусть девка отлежится, чтоб умом не тронулась. Потом покажешь малого как-нибудь.
«Повременим – самая надежная и жестокая форма отказа», – с облегчением подумала я. И мысленно поблагодарила «дедушку» Платона Сергеича за крутость и годную отмазку. Пусть дяденька считает, что я характером в сурового и упрямого деда пошла. Меньше вопросов станет задавать.