Труды дня
Шрифт:
— Да, это большое дело — все вместе — даже моя маленькая доля. Он, должно быть, был достоин, чтобы его не забыли… Букта, где мои люди?
— Не здесь, сахиб. Никто не приходит сюда иначе как при полном сиянии солнца. Они ждут наверху. Подымемся и посмотрим.
Но Чинн вспомнил главный закон восточной дипломатии и ответил ровным голосом:
— Я пришёл сюда только потому, что люди Сатпура глупы и не осмелились явиться к нам в полк. Прикажи им прийти ко мне сюда. Я не слуга, а господин бхилей.
— Я иду… я иду, — пробормотал старик.
Ночь приближалась, и каждую минуту Джан Чинн мог свистом призвать своего
В первый раз за свою долгую жизнь Букта ослушался приказания, покинул своего повелителя и не вернулся, он прижался к плоской вершине горы и тихо свистнул. Вокруг него задвигались люди — маленькие люди с луками и стрелами, с полудня наблюдавшие за Чинном и Буктой.
— Где он? — шепнул один из них.
— На своём месте. Он приказывает вам прийти, — сказал Букта.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Пусть он лучше выпустит на нас Заоблачного Тигра. Мы не пойдём.
— И я тоже, хотя я носил его на руках в этой его жизни. Будем ждать до рассвета.
— Но он, наверно, рассердится?..
— Он очень рассердится, потому что ему нечего есть. Но он говорил мне много раз, что бхили — его дети. При свете солнца я верю этому, но при лунном не так уверен. Какое безумие задумали вы, сатпурские свиньи, что ему пришлось явиться сюда, к вам?
— К нам пришёл некто от имени правительства с маленькими ножами и волшебным телёнком, намереваясь обратить нас в скот, разрезая нам руки. Мы очень испугались, но не убили этого человека. Он здесь, связанный — чёрный человек, и мы думаем, что он с запада. Он сказал нам, что вышло приказание резать всех нас ножами, особенно женщин и детей. Мы не слышали, что было такое приказание, поэтому мы испугались и остались в горах. Некоторые из нас взяли у жителей с равнин коней и буйволов, а другие горшки, одежду и серьги.
— Есть убитые?
— Нашими людьми? Нет ещё. Но разные слухи разжигают молодых людей, словно пламя на горах. Я послал гонцов за Джаном Чинном, чтобы с нами не произошло чего-нибудь худшего. Он предсказал этот страх знамением Заоблачного Тигра.
— Он говорит другое, — сказал Букта.
И он повторил с добавлениями все, что молодой Чинн сказал ему во время конференции на тростниковом кресле.
— Вы думаете, — сказал спрашивающий, — правительство расправится с нами?
— Не думаю, — возразил Букта. — Джан Чинн отдаст приказание, и вы будете повиноваться ему. Остальное касается правительства и Джана Чинна. Я сам знаю кое-что об этих страшных ножах и о царапинах. Это заклинание против оспы. Но как это делается, я не могу сказать. И это не должно беспокоить вас.
— Если он будет стоять за нас и защищать от гнева правительства, мы будем вполне слушаться Джана Чинна… только… только… мы не пойдём на это место вечером.
Они слышали, как внизу молодой Чинн звал Букту, но они испугались и сидели смирно, поджидая Заоблачного Тигра. Могила была священным местом в течение почти полувека. Если Джан Чинн избрал её, чтобы спать на ней, кто имел больше прав на это? Но они не хотели подойти близко, пока не рассветёт.
Сначала Чинн очень рассердился, но потом ему пришло в голову, что у Букты, вероятно, было какое-нибудь основание (как это и было на самом деле) и его личное достоинство могло пострадать, если бы он стал кричать, не получая ответа. Он прислонился к подножию могилы и, то дремля, то
Он составил план действий совершенно так же, как сделал бы это его дед, и, когда утром Букта появился с обильным запасом пищи, ничего не сказал ему о ночном дезертирстве. Взрыв человеческого гнева был бы облегчением для Букты, но Чинн спокойно закончил завтрак, выкурил трубку и только тогда проявил признаки жизни.
— Они очень боятся, — сказал Букта, который и сам был не особенно храбр в эту минуту. — Остаётся только отдать приказание. Они говорят, что будут повиноваться, если ты станешь между ними и правительством.
— Это я знаю, — сказал Чинн, медленно идя к плоскогорью. Несколько пожилых людей стояли неправильным полукругом на открытой площадке, но остальные — женщины и дети — спрятались в чащу. У них не было ни малейшего желания встретить первый взрыв гнева Джана Чинна Первого.
Чинн сел на обломок скалы и выкурил до конца свою трубку, слыша тяжёлое дыхание окружавших его людей. Потом он крикнул так внезапно, что все вздрогнули:
— Приведите человека, который был связан!
Началась суматоха, раздался крик, и вслед за тем появился индус-оспопрививатель, дрожащий от страха, связанный по рукам и ногам, как древние бхили имели обыкновение связывать свои человеческие жертвы. Его осторожно поставили перед высокой особой, но молодой Чинн не взглянул на него.
— Я сказал — человека, который был связан. Что это — шутка, что мне приводят связанного, как буйвола? С каких это пор бхили могут связывать кого угодно? Разрезать!
С полдюжины ножей поспешно разрезали ремни, и индус подполз к Чинну, который положил в карман его футляр с ланцетами и трубочки с лимфой. Потом он выразительно обвёл указательным пальцем весь полукруг и ясно, отчётливо проговорил в виде комплимента:
— Свиньи!
— Ай! — шепнул Букта. — Теперь он заговорил. Горе глупому народу…
— Я пришёл пешком из моего дома (собрание вздрогнуло), чтобы объяснить то, что всякий, кроме сатпурского бхиля, увидел бы издали своими глазами. Вы знаете оспу, которая изрывает и уродует ваших детей так, что они имеют вид осиных сотов. Правительство отдало приказание, по которому каждый, кого поцарапает один из тех маленьких ножей, что я показываю вам, будет заколдован против неё. Все сахибы и многие из индусов заколдованы так. Вот знак чар. Взгляните!
Он отвернул рукав до подмышки и показал белые шрамы от оспопрививания на белой коже.
— Идите все и смотрите.
Несколько смелых умов подошли, качая головой с мудрым видом. Конечно, это был знак, и они отлично знали, какие другие страшные знаки скрыты под рубашкой. Милосерден был Джан Чинн, что не объявил тут же о своей божественности.
— Ну вот все это и говорил вам человек, который был связан.
— Я говорил сотню раз, но они отвечали побоями, — простонал оспопрививатель, растирая руки и ноги.
— Но так как вы свиньи, то не поверили; ну вот я и пришёл спасти вас, во-первых, от оспы, затем от безумия страха и, наконец, может быть, от верёвки и тюрьмы. Тут нет для меня выгоды, нет удовольствия, но ради вот того, кто сделал из бхиля человека, — он показал вниз горы — я, одной с ним крови, сын его сына, пришёл вразумить ваш народ. И я говорю правду, как говорил Джан Чинн.