Труп-невидимка
Шрифт:
Подбежав, я увидела яичко. Хорошее такое яичко, действительно на завтрак всей семье.
Я попыталась взять яйцо, но страусиха отгоняла меня. Судя по всему, она собралась его высиживать прямо тут в осеннем лесу.
Нет, я помню, что пишу детектив, а не очерк из жизни одомашненных страусов в среднерусской полосе. Поэтому я обойдусь без подробностей моего со страусихой конфликта вокруг яйца. Скажу лишь, что в Тарелкино я пришла пешком и с большим трудом объяснила, где оставила наседку.
Все-таки большие деньги к чему-то обязывают. Вот, скажем, раньше я в свободное время на пляже загорала,
Когда я наконец поела и сидела в гостиной, слушая Галку, мне пришло в голову, что нужно заблаговременно приобрести с десяток собственных страусов. И самой угощать гостей верховыми прогулками по Вилкину. Вовсе это неправда, что богатство портит человека. Нет, большие деньги делают людей свободными, добрыми и щедрыми. Просто в коммунистические времена материальное благополучие не поощрялось, вот и придумали расхожую истину: богач злобен и неприятен. А посмотреть хотя бы на меня – какая же я, Яшенька Квасильева, злобная и неприятная? На самом деле нет никого злее, чем бедняк, вынужденный каждый день сражаться за кусок хлеба. Как ему быть добрым, если на лавках сидят опухшие от голода дети, а у пустой кастрюли стоит в истерике весящая тридцать восемь килограммов жена… Это я не про Освенцим, это я про коммунизм.
Невозможность покупки лишней пары колготок или тюбика крема может довести до нервного срыва. По себе знаю. И ведь не каждая женщина может снять стресс, работая над новым детективом! В материально неблагополучных семьях часто вспыхивают скандалы. Вот раньше Лешка Галку иначе, как "бензопила «Дружба», не называл, а она величала его «урод» или «ирод», в зависимости от настроения. Теперь же у них совет да любовь. Да, не зря попугай капитана Флинта беспрестанно кричал «Пиастры, пиастры!» Хотя смотря что считать богатством. Одному и двухэтажный особнячишко кажется дворцом, а другому…
Я как раз прикидывала, многие ли москвичи имеют шестиэтажные особняки в престижных поселках, когда вошли Раймондюкасы. Глядя на них, трудно было предполдожить, что вот этот заботливый муж собрался отрпавить вот эту очаровательную жену.
Она сели за стол, где главным украшением служили собственноручно испеченные Галкой блины.
– Ленуся, тебе нельзя блинчики, – улыбнулся Михаил, – да и кофеечек, пожалуй, тоже.
– Я приняла фестал, миленький, – нежно проворковала Леночка, – а от блинчиков, если ты против, воздержусь!
Я удивилась, что у нее хватило мужества принять лекарство из автомобильной аптечки. Но ей, конечно, виднее.
Я стала припоминать все случаи отравления, с которыми я имела дело.
– Яшка! – тронула меня за плечо Галка. – Еще чаю?
Я выпала из криминальных дум и увидела, что за столом нет никого кроме меня.
– А где все?
– Одни пошли на твою Дусеньку смотреть. Ее все еще не могут выманить из бассейна, – сообщила хозяйка. – Другие поехали в лес за Ласточкой и ее яичком. Леночка пошла угостить сухариком Гуленьку.
– Кого? – не поняла я.
– Страуса Гуленьку. Она обычно на нем катается, он ее узнает. Страусам приятно, когда человек внимание проявляет и угощение приносит. Не поверишь, сколько раз замечала, похвалишь одного страуса, а другие тут же перья топорщат. Завидуют!
– А я смогу угостить Ласточку?
– Если ее уже привезли. Только ты с ней поосторожнее. Яйцо снесла все-таки, волнуется. Возьми ей кусок «Бородинского» и посыпь солью, она у нас такой бутерброд обожает.
Я приготовилась лакомство и двинулась к страусиному загону. С края стояли сарайчики, куда на ночь уже загоняли птиц, был и большой зимний птичник, но там еще шел ремонт. Я спросила у мальчишки, в котором сарайчике может быть Ласточка, он показал, я, к стыду своему, дала ему пятьдесят долларов, даже не думала, что у меня завалялась такая мелкая бумажка.
Войдя в сарайчик, я увидела несколько загородок. Над дощатыми воротцами виднелись страусиные головы. В загородке, где уже должна была быть Ласточка, никто не торчал. Я подумала, что она сидит на яйце, и заглянула. Но нет – никто и ни на чем не сидел. Очевидно, сварливую мамашу еще не привезли из леса.
В соседней загородке выплясывал большой белоснежный страус. Вроде бы это был тот самый Гуленька, которого предпочитала Леночка. Решив скормить бутерброд ему, я заглянула туда – и ахнула.
Сбоку, под кормушкой, словно гигантская запятая, лежала Лена, лержась обеими руками за горло. Ноги ее были согнуты в коленях и подтянуты к подбородку, как будто у нее сильно разболелся живот. Лицо…
Лицо было мертвым.
Я на своем веку много мертвых лиц повидала. Есть у них такое выражение, какого у живого лица никогда не встретишь.
Я заорала.
Будь Лена жива – она бы хоть пошевелилась. Не родился еще человек, способный остаться неподвижным, если я воплю. Это, кстати, наилучший способ отличить тяжелораненного или обморочного от уже состоявшегося покойника.
Но Лена не шевельнулась.
Тогда я выбежала из сарайчика и понеслась через загон к дому.
Конечно, мне было жутковато. Но, с другой стороны, я безумно радовалась – наконец-то хоть один труп! А то после падения дракона в багажник все пишу, пишу, пишу, и хоть бы плохонькое мертвое тельце! И про семью написала, и про животных, уж прямо не знала, как дальше быть, и тут – извольте, отравленная Леночка!
Конечно же, когда я ворвалась в гостиную Галки со мной был настоящий шок. Я прекрасно знаю, как выглядит шок, Я его при каждом покойнике испытываю. Ноги у меня в этом состоянии становятся каменными, а тело неповоротливым. Ни за какие сокровища мира я не сумела бы сделать несколько шагов, отделяющие меня от тела. Да и зачем их делать? Потом я погу схватить первый попавшийся предмет, все равно, одушевленный или неодушевленный, и быстрее молнии куда-нибудь понестись, оглашая окрестности криком. Главное – не забыть огласить, а то шок какой-то неправильный. Потом я врываюсь, падаю и шепчу. Это обычно производит очень хорошее впечатление. Мне даже читательницы писали: в трудную минуту начали падать и шептать, так это действует лучше всякой матерщины.