Трущобы Петербурга

Туманов Константин

– Позвольте вам представить нового дворника, – сказал Матвей, кивая головой на брата.

– А… новый дворник, – произнес Ковалев, смотря то на одного, то на другого. – Это интересно!

– Чем интересно, позвольте спросить?

– Такое сходство, черт возьми. Редко бывают такие случаи, чтобы дворник так походил на управляющего.

– Мы родные братья, – сказал Матвей.

– А, братья! Но и родные братья не всегда походят друг на друга… Наверно, и водку пьете совершенно одинаково?

Братья с улыбкой переглянулись между собой.

– Я вас понял! – воскликнул Ковалев, не дожидаясь ответа. – Садитесь и хватим по такому случаю по единой. Что вы смотрите на бутылку, думаете, не хватит, найдется еще! Садитесь, пожалуйста,

не церемоньтесь…

Ковалев почти что насильно посадил их на обе табуретки и сам почти выбежал из кухни.

– Удобно ли это будет? – спросил тихо Иван.

– Что ж из этого? По крайности, мы кое-что и расспросим у него, – еще тише ответил Матвей. – Видишь, он малость выпивши, а такие люди больше откровенны.

Ковалев вновь появился, волоча за собою стул и держа под мышкой большой бумажный сверток, а в руке – полбутылки.

– Вы уж меня извините, – сказал он. – Я человек одинокий, бабы у меня не водится, потому щи варить для меня или там стряпать некому. Чем богат, тем и рад…

Он сел на стул и начал развертывать сверток.

– Да, однем вам плохо, – согласился Матвей. – И даже квартиру держать одному невыгодно, вот комнату бы…

– А почему вы знаете, что мне нужна одна только комната?

– Опять-таки из одиночества, а в комнате, глядишь, и хозяйка бы посмотрела за вами, приготовила бы кушанье, чаю заварила бы.

– Да, это недурно для кого-нибудь другого, только не для меня, но какая хорошая хозяйка ни будь, все-таки мешала бы мне во всем, совавши свой нос не в свое дело, ну хотя бы под видом участия к моей особе.

А вообще, как это ни странно вам покажется, люблю быть совершенно один. Если я живу не где-нибудь в лесу или в пустыне, то только из-за того, что там нельзя достать ни водочки, ни такого вкусного каплуна, как вот этот… Шутка ли сказать, цена ему три рубля! – Он торжественно показал вынутого из свертка каплуна. Затем полез в стол, вынул тарелки и еще две рюмки.

– Видите, какая благодать одному-три! Ну-с, приступим.

Ковалев налил три рюмки, и все трое выпили.

– Благодарим покорно! – сказал Матвей, вставая. За ним последовал брат.

– Да что вы, еще по рюмочке.

– Спасибо. Быть может, дровец не прикажете ли?

– Нет, не надо, – сухо ответил Ковалев.

– Тогда прощения просим!

«Начальство» ушло. Ковалев бросился запирать двери.

Глава IV

Он не один!

КОВАЛЕВ, ЗАПЕРЕВ ПЛОТНО на крючок двери, постоял несколько минут, прислушиваясь до тех пор, пока совершенно не смолкли шаги уходящих.

– Ушли? – послышался позади его голос.

– Ушли, – ответил Ковалев, оборачиваясь.

Перед ним стоял среднего роста человек с насмешливым выражением лица.

Это был молодой человек лет около двадцати пяти. Он был довольно красив, только на лице его было заметно утомление от пережитой дурной жизни.

О, если бы кто-нибудь узнал про него, кто он такой, тогда, наверное, весь дом Бухтояровых был бы оцеплен жандармами и полицейскими.

Да, это был разбойник Ланцов, но не тот, который был за полсотни лет раньше его, про которого сложилась народная песня:

Звенит звонок ночной, сбирайся,Ланцов задумал убежать,Не стал зари он дожидаться,Поспешно печку стал ломать.Сломал ее он и без соруИ по трубе взбираться стал,Через трубу он тут пробрался,Он через церковь на чердак,По чердаку он долго шлялся —Себе веревку он искал.Вот по трубе он стал спускаться,Солдат увидел, выстрел дал.В казармах сделалась тревога,Завыл в гупвахте барабан,По всем частям было известно —Ланцов из замка убежал!Казак на серенькой лошадкеС конвертом к князю поскакал.«Здорово, князь, уведомляю:Ланцов из замка убежал».Бежал Петровскими парками,Потом свернул в дремучий лес,Три года он на воле шлялся,Все пил и ел, чего хотел,С какой-то девушкой связался,Л та возьми и докажи…«Но не долги мои сроки,Когда из каторги приду,И за жестокую изменуТебе я страшно отомщу!»

Так сложена народная песня, которую, впрочем, поет не столько сам народ, сколько отщепенцы от этого народа, тюремные арестанты или бродяги, для которых этот Ланцов служит образцом героизма, но по-нашему эта песня скорей доказывает всю ненадежную бдительность тогдашней тюремной администрации и устройство дымовых труб, через которые свободно мог пролезать если не кто-нибудь из тюремного начальства, народ довольно жирный и толстомясый, то сухой, как скелет, арестант, кормленный настолько, чтобы не подохнуть с голоду.

Представший перед Ковалевым субъект тоже назвался Ланцовым и был под этим именем известен всем ворам и мошенникам, а его настоящее имя – Кузьма Прохоров – почти не было известно никому, кроме судебной администрации.

Оба вошли в кухню и уселись за стол, причем Ланцов на таком приличном расстоянии от окна, чтобы не быть замеченным со двора.

– Кого это он, управляющий этот самый, тебе рекомендовал? – спросил Кузьма.

– Своего брата. Но представить себе не можешь, какое между ними поразительное сходство! Тебе говорю! Если бы я был похож на тебя… Тьфу! Не приведи Бог.

– Походить на управляющего?

– Нет, на тебя. Бр-р-р…

Ланцов даже не поморщился. Он вынул из стола чайный стакан, налил его водкой.

– Ты на этот раз прав, – сказал он. – Приятно ли мне, в самом деле, при твоем переезде сюда быть запертым в платяной шкаф и трястись на ломовой телеге, а потом быть заключенным в этой комнате без права показать нос на улицу?

– Но что же делать, нужно терпеть до поры до времени. Сам ты знаешь, что после твоего последнего фокуса вся полиция поднята теперь на ноги. Единственное спасение твое здесь.