Трущобы Петербурга
Шрифт:
– Так точно!
– Он пришел просить расчета, – сказала Екатерина Семеновна входившему на кухню мужу.
– Зачем тебе расчет, разве гонят? – набросился он на Ивана.
– Премного вам благодарен, Павел Михайлович, за всю вашу к нам доброту, но опосля всего того, что случилось, я оставаться у вас не могу.
– Почему?
– После того как вы изволили уволить моего брата, некоторые начали говорить, будто я нарочно сжил его, чтобы поступить на его место. Видит Бог, что у меня и в мыслях подобного не было. Обидно, знаете, мне стало, я и решил
– И нам ты очень нужен, – сказал Бухтояров. – Доживи до весны, а там, пожалуй, и в деревню отпущу на лето, погостишь там, и опять ко мне.
– Благодарим покорно.
– Ну вот, становись на место управляющего.
Иван отступил даже назад.
– Увольте, – взмолился он, – оставьте меня тем же дворником.
– Ну да полно! Жалованье положу хорошее, доволен будешь.
– Простите, не могу, что хотите делайте со мною! А насчет жалованья я и не спрашиваю, пускай будет как прежде.
– Ну ладно, – согласился хозяин. – Останемся пока без управляющего, но смотри, тебе же трудно будет.
– Коли будет трудно, то я еще помощника достану и справимся.
И Иван Демьяныч с женой остались.
О, если бы они знали, что ожидало их впереди, то они бы уехали в свое спокойное Подозерье, а Бухтояровы не стали бы их отговаривать.
Дело в том, что в квартире № 36 произошла значительная перемена. Проживающий там одинокий жилец, Григорий Михайлович Ковалев, оказался вдруг не одиноким.
Давно уже было всем известно, что к Григорию Михайловичу едет из провинции его брат с женой, которая, в свою очередь, везет своего брата.
Для придания квартире настоящего семейного вида Ковалев вздумал устроить в ней капитальную переделку.
Для этого понадобились столяры, обойщики, маляры и другие мастера такого дела.
Ковалев разошелся вовсю, и тут только обитатели дома Бухтояровых заметили, насколько этот господин оказался с крупными средствами, чем невольно возбудил к себе уважение.
Все эти мастера приходили в квартиру Ковалева, стучали там, гремели, мазали, красили и опять уходили, так что никто и не заметил, как между ними проскользнул известный читателю Ланцов.
Переделка эта тянулась недели с три, и не прошло по окончании ее двух-трех дней, как Ковалев поехал на Николаевский вокзал встречать своих дорогих родственников.
Это происходило еще задолго до падения могущественного и грозного в то время управляющего Матвея Дементьева.
К полудню приехал и Ковалев с новоприбывшими.
Это были два изящных господина и полная красивая дама средних лет. Они имели такую располагающую к себе наружность, что Иван и его подручные вертелись перед ними, перетаскивая их чемоданы, саквояжи и другой багаж.
Когда на другой день после их приезда младший дворник Фома понес в участок их паспорта, то приезжие оказались следующими лицами: рыбинский купец Тимофей Михайлович Ковалев с женой Олимпиадой Павловной и купеческий сын Иринарх Павлович Телегин.
Последний, то есть Телегин, был изящный молодой человек, тип настоящего хлыща из тех, которые покоряют сердца модисток, белошвеек, камеристок и вообще тому подобные сорта глупой бабьей породы.
Прежде мертвая квартира Ковалева вдруг оживилась. Начали появляться гости, затем всевозможные справления именин одного, дня рождения другого, так что званые пиры у них происходили чуть ли не каждый день, с немногими исключениями.
После несчастной попытки ошельмовать своего брата Матвей не поехал к себе в деревню, а решил остаться на неопределенное время в Петербурге. Теперь он дышал злобой на родного брата, собственно говоря, сам не зная за что, которого и решил извести во что бы то ни стало.
Чувство благодарности совершенно было чуждо Матвею, что мы и видели из поступка его с Никоновым. В настоящую же минуту, как мы сейчас видим, его душила злоба на самого себя, собственно, из-за затеянной им истории с бельем.
«Оно бы собственно и удалось, если бы не вмешались эти проклятые бабы», – думал он.
С такими мыслями мы застанем его в одном из трактиров около Галерной улицы, где он пил чай.
Уйдя от Бухтояровых, Матвей все-таки унес от них небольшой капиталец, с которым можно было жить, ничего покуда не делая, и потому, поселившись у одного из земляков, он повел вполне праздную жизнь, посещая все трактиры и портерные, заводя новые знакомства.
Вот и теперь, сидя за чаем, он поджидал нового знакомца, тем для него интересного, что тот жил в доме Бухтояровых. Где же люди так быстро и знакомятся, как не в поездах железных дорог и в трактирах!
– Здесь господин Дементьев? – спросил, влетая в комнату, молодой франт.
– Пожалуйте в залу, – почтительно указал буфетчик, – они давно ожидают вас.
– Мерси!
Франт снял с себя пальто и, отдав человеку, стоявшему у вешалки, пошел в залу.
– А! Оченно приятно! – приветствовал его Дементьев. – Вот уже два часа как мы вас поджидаем.
– Вы? Кто еще с вами?
– Я один-с…
– А, хорошо. Эй, чалаэк! – Подлетел слуга. – Полбутылки финь-шампань [2] , а там сам знаешь, что.
– Слушаю-с.
Перекинув салфетку с одной руки на другую, слуга бросился исполнять приказание.
Матвей поморщился.
Он был страшно скуп и не любил больших расходов, а тут отлично знал, что этот изящный молодой человек имеет неприятную привычку забывать дома свой бумажник, и потому приходилось платить ему самому.
2
Финь-шампань (фр. Fine Champagne) – название местности в окрестностях города Коньяка во Франции, доставляющей виноградный спирт, идущий на выделку коньяка лучшего качества.