Тряхнем стариной!
Шрифт:
— Кого ты не ел? — нашла что спросить. Какая мне разница? Главное, что не меня. Медведи — они существа хуже волка. Опаснее. — Какую хату?
— Да Терем этот на Воловьей горе, — пробухтел медведь. — Это она все со зла да от зависти.
— Кто? — Да, когда ты так плохо информирован, скверно. И ведь в лоб-то не спросишь. А в книгах все попаданцы аж с семитомниками везде оказывались. Не, ну я тоже сказки в детстве читала, а что оно мне, помогло? — Не было тут никакой лисы.
— Это хорошо, — покивал медведь. — А то знаешь ли, оно даже обидно — такое
Вот сейчас я почувствовала себя человеком, которому надо решать чужие проблемы. Что-то как-то оно… Не так радостно, как могло показаться. Непонятно, кто кого тут вообще ест и что за пищевая цепочка. И главное, где в ней я. Ну так, на всякий пожарный случай.
— Знаешь, вот так вот наладишь сношения, поболтать за то и се, пару раз заночуешь в гостях, а по всему лесу уже ползут слухи. Ты бы это, хоть меры какие-то приняла. Неприятно же. Шапка вон разобиделась. Бабка тоже. А она ведь тебе тоже вроде родня.
— Кто? — день дурацких вопросов.
— Да чертова бабушка! Рогатая которая, — рявкнул медведь. — А уж каким боком она там Шапке бабкой приходится, не моего ума дело, я сплетни не собираю. Все, учти, я тут вообще ни при чем. И лиске бесстыжей так и скажи, что зимой сплю, а за домишко и прочее пусть с зайца спрашивает. Если догонит.
Медведь развернулся ко мне задом и не торопясь пошел в лес. А я стояла и смотрела, как дергается его хвост. Короткий такой, надо же.
Ну и какое мне до местных кумушек дело?
А им до меня, видимо, есть…
Я снова задрала голову кверху. Там, возле озерца, лес был куда более милый. Тут опять сосны небо скребут. Так и надо или я заблудилась? Я вообще заблудиться могу? Может, я тут триста лет и живу потому, что дороги к людям не знаю? Брожу кругами, лю-у-уди, ау!
Налетел ветер. Там, в вышине, он неистовствовал. Я смотрела и думала, в какой же момент верхушка сосны напора не выдержит и полетит на мою престарелую голову. Оборвет, так сказать, мои душевные муки. Но нет, сосны были таким же крепкими, как мои старушечьи нервы…
И тут до меня вдруг дошло, какой плюс в этом теле. Неожиданно, но… Бабулька ко всему относилась с долей иронии. То есть там, где я бы начала истерить, она просто раздумывала. Выслушивала. Задавала вопросы.
О как. Так, однако, бывает? С другой стороны, она старая, чего ей терять. Одни коты да медведи. И вот эти коты да медведи, а также волки, вполне себе с ней по-товарищески живут. Может, бабка такой же страшный зверь?
Или все потому, что в лесу дичи много, всхлипнула я. Настанет голод, и придется мне в избе баррикадироваться, иначе сожрут. Или я их сожру. Это вспомнила мужика у себя на столе.
Близилась ночь. Темнело быстро, как в южных странах, только что был свет — и вот уже сумерки, а минут через десять станет совсем темно. Добираться бы надо быстрее, пока я не выяснила, кто кого и в каком порядке тут ест.
Убедить себя в безопасности среды не получилось. Из леса что-то угукнуло. Вот это было уже жутковато, у меня аж душа в самые пятки ушла и вылезать оттуда не торопилась. И нет, это была не сова. Что-то дикое. И вопль такой, что сейчас эту самую душу из пяток вынет и на ветках развесит.
Я сделала шаг. Вопль достал до печенки и прочего ливера. Не столько плач, сколько хохот, а потом вдруг затих.
Я еще раз сказала себе, что бабушка за себя постоять точно может. И что те, кого каждый встречный хочет сожрать, умирают в расцвете лет, а не трясут древними телесами, потом под ногой у меня что-то хрустнуло, и нормальный человек бы, разумеется, побежал, но то нормальный, а мне-то куда, так что я просто заохала. Недолго, потому что плач просто преследовал.
Кто же это в лесу так орет?
— Удод какой-то, — ответили мне. Это я что, вслух спросила?
— Ну почему сразу удод? — раздался второй голос. Странный, словно приглушенное шипение.
— Да, — встрепенулась я, — может, оно очень даже милое. Просто несчастное.
— Это удод-то несчастный?
Пока эти странные голоса ниоткуда вели свой невнятный спор, я озиралась. Что башкой крутить иногда и не надо, поняла я несколько поздновато, когда узрела в траве клубок змей.
— Может, удод, а может, сычиха опять на своего жалуется, — продолжала черная тонкая змейка, покачивая головой с крохотной короной. — Ты, Ягушка, ежели тебе он мешает, так ему и скажи.
— М-ме-е, — проблеяла я. Ну а что мне еще сказать, глядя на копию любой бухгалтерии? Тут всегда проще мимо пройти, поулыбавшись, а то мало ли что. Змейки распластались на камне и пристально всматривались в меня. — М-мне-е бы домой. А?
— Так иди, Ягушка, — засмеялась-зашипела змейка с короной. — Впереди ночь длинная, тьмы еще много.
Вот спасибо, твое величество. Но хоть не тяпнула ни за что, и то хорошо. Вот зачем старуха ходит в лаптях? Тут одни ядовитые змеи. Не съедят, но понадкусывают. Но пошла дальше, стараясь не думать, что сейчас эти милые создания передумают и сделают мне финальный кусь.
И вот так меня разрывало на тысячу небольших старушенций. У меня свое жилье — и зубов нет. Лес и природа — но съедят. Явно о хлебе заботиться не приходится — зато мужики…
О! Мужики! У меня же дома мужик, фаршированный яблоками!
А что я с ним собралась делать? Кот чего-то там мяукал, но верить тому коту…
Знать бы еще, где мой дом. Ноги-то вели вроде уверенно, но кто его разберет. Во мне пока уживались обычная тридцатилетняя девушка… женщина? А, какая теперь уже разница? И рассудительная бабуся. И как-то даже бабушка начинала мне нравиться. Не внешне, так и что, с лица воду не пить, хотя… Смотреться в зеркало тоже лишний раз не особо тянет, но опять же имеется плюс: можно не тратиться на косметологов. Все равно уже ничто не поможет.