Трюфельный пес королевы Джованны
Шрифт:
– Дружище, я ведь не о том… Но ты знаешься с прокаженными…
– Как и с зачумленными!
– С евреями!
– Всего с двумя, один из них книготорговец, другой врач, весьма сведущий.
– Сведущий в колдовстве и отравлениях! – воскликнул пациент. – К тому же всем известно, что ты достаешь и читаешь еврейские и арабские книги!
– Прескверно знаю языки и с трудом читаю, а по моему ремеслу надо бы во сто крат лучше! Может, тогда я не был бы так беспомощен перед этим поветрием!
Оторвавшись наконец от очага, врач подошел к кровати и откинул шелковое вышитое одеяло, которым
– Счастливец, – открыл глаза и нарушил молчание врач, – ты не умрешь от чумы. Мне думается, ты умрешь от подагры!
– Что за шутки! – возмутился пациент. – Я мучаюсь от невыносимой боли, не могу перевернуться с боку на бок, чтобы не заорать так, что приходится зажимать рот! Не то услышат с улицы, решат, что в доме чумной больной, и выволокут меня в лазарет, чтобы завладеть моим имуществом!
– Дружище, ты сам делаешь все, чтобы твой путь к могиле стал короче и тяжелее, – улыбнулся врач, осторожным движением вновь прикрывая колени больного. – Повторяю тебе: не увлекайся вином, оно хорошо в меру! Не ешь много мяса, вовсе не ешь птицы и моллюсков. Брось грязных девок, гони приятелей, которые всегда готовы выпить за твой счет и сплясать на твоей могиле. И тогда, быть может, ты проживешь… еще несколько лет.
– Помогите мне, Сан Дженнаро и Пресвятая Дева! – с тоской возопил больной, позабыв о своих опасениях. – Да ты просто надо мной смеешься! Что мне твои несколько лет?!
В спальню вошел слуга с медным кувшином. Подойдя к очагу, он чуть отгреб совком угли и поставил кувшин на закопченный горячий камень.
– Ради нескольких лет паршивой жизни терпеть воздержание, которого нынче не придерживается ни один монах, ни один поп, ни даже сам папа!
– Дружище, – врач указал на окно, затянутое промасленной бумагой, точно так, как в его собственном доме. – Многим нашим согражданам осталось жить несколько часов, и ни я, ни Святой Себастьян, ни Пресвятая Дева ничего не смогут с этим сделать. Бесполезно молиться об исцелении, жертвовать свое имущество монастырям… Знаешь ли ты историю, которую все пересказывали на днях? Две богатые семьи, состоявшие в родстве и уже пораженные заразой, собрали все ценности и отправились к воротам ближайшего монастыря, чтобы пожертвовать их за свое спасение и искупление грехов. Они тщетно стучались у ворот. Им не открыли, как не открывают сейчас никому и нигде, боясь заразиться. По примеру прочих жертвователей, они оставили дары у ворот и стали возвращаться, но все умерли по дороге, в течение одного часа. Кто-то прошел несколько шагов, кто-то – сто, иные тысячу… Но никто из них не был спасен.
Пациент порывисто приложил палец к губам, скосив глаза на слугу, но тот с делано равнодушным видом продолжал подгребать потрескивающие угли к бокам кувшина, чтобы подогреть вино. Врач пожал плечами:
– Я повторю все, что сказал, перед кем угодно. Да, я, крещеный христианин, забыл думать о Боге, не ходил в церковь, не исповедовался и не принимал причастия. Я не соблюдал постов и не посещал
– Господи помилуй! – проговорил пациент, замирая с видом крайнего изумления. Слуга забыл о своем напускном равнодушии и слушал, раскрыв рот.
– И в милость Божию я не верил, – врач говорил задумчиво, словно сам с собой, не замечая своих потрясенных слушателей. – Но когда это бедствие впервые дохнуло на нас своей зловонной пастью, разом уморив сотни, тысячи людей, я поверил в Божий гнев! Когда я увидел, как молодые люди, здоровые и прекрасные, за три дня, а то и быстрее, превращались в омерзительные, покрытые язвами живые гноища, одушевленные, обезумевшие трупы, я дрогнул, задумался. А если, спросил я себя, это и впрямь бич Божий хлещет нас, Божьи стрелы поражают нечестивых и праведных без разбора?.. Война, голод, чума – вот три всадника Апокалипсиса. Конь блед и имя ему – Смерть! Что я могу сделать против него? Я помолился впервые за долгие годы…
– Ты правильно поступил, – дрожащим голосом проговорил пациент, косясь на слугу, впитывавшего каждое слово.
– Я помолился дома, но испугался собственного голоса, – врач криво улыбнулся. – Я пошел в ближайшую церковь. Она была полна испуганного народа, также черпавшего надежду в молитвах. В толпе я видел многих больных. Я сразу узнал эти опухшие красные лица, пятна на шее, возбужденный вид. Они теснились к здоровым, дышали им в лицо, старались прижаться, задеть край одежды.
– Негодяи! – посетовал мужчина в постели. – Говорят ведь, что так они стараются передать свою болезнь другим, чтобы исцелиться самим!
– Я шел из церкви в церковь, – не слушая его, говорил врач. – Везде одно и то же. Потом церкви стали пустеть, пустели дома, вымирали целые улицы. Утром я входил к больным, а вечером выходил уже от мертвых. Бич Божий свистел справа и слева, разя наповал, но меня не трогал, словно Он решил доказать мне свое могущество, сделать меня его свидетелем. Я был посрамлен в своем неверии… Я видел Господа в эти дни… Видел Его в смраде этой бойни, во рвах за городскими валами, куда сваливают умерших чумных, вперемешку с умирающими… В опустевших домах я встречал Его, в крысиных стаях узнавал Его… Это Бог гнева.
– Надо уповать на милость Божию… – пролепетал пациент, натягивая одеяло до подбородка. – А теперь, дружище, я хочу заснуть.
Последние слова заставили врача очнуться. Он с недоумением взглянул на приятеля, окончательно скрывшегося под одеялом, бросил взгляд на слугу, с лицемерно заботливым выражением на лице опускающего штофные занавеси по бокам кровати, чтобы свет не тревожил больного.
– Что ж, поспи, сон исцеляет половину болезней, – проговорил он. – Другую половину исцеляет смерть.
Врач подошел к ларю, на котором было сложено его облачение. С явной неохотой расставался он с теплой комнатой, с тоской поглядывая на пылающий в очаге огонь. Надев маску и закрепив ее на затылке и на шее ремнями, он мгновенно преобразился в чудовище устрашающего вида. Слуга осенил себя крестным знамением и попятился.
Врач вооружился тростью, поднял глухо звякнувший мешок. Не прощаясь, словно разом отгородившись от всего мира, он двинулся к двери. Когда она за ним закрылась, слуга воскликнул: