Трюк
Шрифт:
— Чушь собачья. Всегда можно достать деньги. Если они уже к концу прошлого сезона знали, что я не получил контракт…
— Продление контракта с «Бульдогами» подразумевалось само собой, а «Вориорз» тогда только заполучили нового квотербека.
Дерьмо. Я об этом читал.
— Маркус Тэлон. Чемпион Суперкубка два года назад. Он стоит каждого пенни, который ему платят.
— Тебе не обязательно соглашаться, — замечает Дэймон. — Но это может быть твой единственный шанс.
Разумеется, у агента постарше имеется собственное мнение на этот счет — бери, что дают, ты и
И он, возможно, прав.
— Не могу отделаться от мысли, что если бы такие условия предложили оскандалившемуся натуралу, он бы счел их оскорблением. Но я должен проглотить и смириться.
— Может, еще что-нибудь появится, — говорит Дэймон. — «Вориорз» ждут ответа только к началу тренировок. Их генеральный менеджер понимает, что рискует, но он тебя реально хочет. И тренеры тоже. Со мной связывались почти все представители руководства.
— Я подумаю.
Ноги сами несут меня прочь из офиса. Я убеждаю себя двигаться быстрее, прежде чем натворю что-то, о чем потом пожалею. Например, скажу своим агентам валить на хрен, или, и того хуже, подпишу контракт.
— Детка? — окликает меня Ноа, когда я обхожу его и брата и направляюсь к выходу.
— Мы уходим, — рявкаю я.
Давлю на кнопку вызова лифта гораздо сильнее, чем необходимо, но это меня не успокаивает.
— Что случилось? — спрашивает Джетро, перекидывая ремень гитары через плечо.
— Я думал, Дэймону предложили контракт, — говорит Ноа.
— Предложили. За пятую часть суммы, что получают другие игроки моего уровня.
— Ауч, — выдает Ноа.
Я поворачиваюсь к брату:
— Ты с нами?
— Мне больше некуда идти, — признается Джетро, отводя взгляд.
— Поищем тебе гостиницу…
Ноа сжимает мою руку:
— Он может остаться у нас. Я не против.
— Спасибо, — выдыхаю я.
Двери лифта со звоном открываются, и мы вваливаемся в кабинку.
— Что будешь делать? — спрашивает Джетро.
— Без понятия. — Мой голос звучит сломлено.
Я сломлен. Возможно, выход на пенсию — единственно правильный выбор. Стану одним из тех парней, и все будут продолжать считать, что геям не место в спорте.
Либо могу проглотить гордость, наплевать на все летящее в меня дерьмо и принять предложение. Хотя и стою гораздо больше. И чем это будет лучше ухода на пенсию? Признать, что из-за ориентации моя цена ниже?
Да ну нахрен.
«Но это же футбол», — напоминаю я себе. И сумма, которую мне предлагают, все же больше, чем другие зарабатывают за год. Если откажусь, мой доход будет равен нулю, пока не определюсь, что делать без футбола.
— И что, значит, либо этот контракт, либо ничего? — спрашивает Ноа.
— Пока не знаю, но возможно.
Мы выходим в гараж и втискиваемся в «БМВ» Ноа. Запихнув сумку и гитару на заднее сиденье, Джетро складывается в три погибели, чтобы поместиться.
— Тебе еще повезло, что мы не на «Ламбо», — комментирует Ноа. — А куда тебя приглашают? Ты так и не сказал.
— В Чикаго.
Ноа застывает,
Джетро просовывается между передними сиденьями. Каким-то образом. Мне сейчас совсем не до размышлений о гибкости брата, но, блядь, какого хрена?
— «Вориорз»? Соглашайся, — изрекает он. — Теперь, когда у них есть Тэлон, шансы взять Кубок в следующем сезоне вполне реальны. Последние несколько лет они укрепляли свою линию нападения, готовились надрать задницы.
— Фанат футбола? — спрашивает Ноа.
— Как и вся наша семья, — отзываюсь я. — Мы на нем выросли. За завтраком у нас обычно обсуждалось, у кого самые высокие показатели в Лиге, у каких команд есть шансы выиграть Суперкубок. Папа — настоящий фрик, когда речь заходит о футболе.
Ноа открывает рот, чтобы что-то сказать, но не решается.
— Что? — спрашиваю я.
— Тебе точно все это нравится? В смысле, звучит так, будто насильно навязано. Футбол — это все, что ты знаешь. Может, если попробуешь что-нибудь другое, тебе понравится так же сильно? Или даже сильнее.
— Ты явно плохо знаешь Мэтта, да? — спрашивает Джетро.
— Хм-м…
Я не даю Ноа ответить.
— Я и не жду, что ты поймешь. Тебе ненавистно все то, что тебе диктует твоя семья. Общественный имидж. Политика. Деньги. Мне же повезло — я полюбил то, что навязывал отец. Если бы не любил, не стал бы этим заниматься. Был бы таким же тощим, как Джетро, но делал бы что-то более стоящее, чем бренчание на гитаре. Вроде проектирования зданий, например.
— Эй, — жалобно возражает Джет.
Я пытаюсь сдержать улыбку. Давненько я не задирал брата. Он на четыре года младше, так что всегда был самой легкой мишенью. Шарлин тоже неслабо умеет доставать, но задирать младших было как-то по-свински. Мысль о братьях и сестрах напоминает о неприятных новостях, принесенных Джетом. Оказывается, никто из них не получил ни цента из того, что я посылал.
— Так, когда ты сказал, что в глаза не видел те деньги… — Я поворачиваюсь к брату.
— Я подразумевал именно то, что в глаза не видел те деньги. По-моему, яснее не скажешь, не? Нет, ну, мать с отцом меня кормили, давали кров. Четверо отпрысков, все еще живущих с родителями, не обходятся дешево. Но моя гитара, машина, которую я кстати оставил Шар, когда сел в автобус до Нью-Йорка, — все, что у меня есть, куплено на мои кровные, заработанные в кинотеатре.
— Все еще там работаешь в кинотеатре? — спрашиваю я. — Ты туда устроился, еще когда я уезжал в колледж.
— Ага. Ну… я там работал. Надо позвонить сказать, что меня не будет на этой неделе. Или вообще никогда, если повезет. Как мне надоел этот городишко. Отлично понимаю, почему ты ни разу туда не возвращался.
— Можешь оставаться со мной, сколько хочешь, — предлагаю я. — А домой я не приезжал не по своей воле. Мать с отцом открыто заявили, чтобы я не утруждался. Но я не в обиде. Обратно я не рвался практически так же сильно, как они не хотели меня видеть. Боялись, что собью тебя с пути истинного. И, кажется, были правы.