Трюкачи - роман завершен
Шрифт:
Пока шла перекличка, Дэлайла успела посетовать, что не очень хорошо знает японский: к своей бабушке-японке она не так уж и часто ездила в гости.
— Будет что-то непонятно — спроси, я тебе подскажу по-английски, — предложил Тео.
— А ты из какого штата?
— Ни из какого. Я из России приехал. Просто говорю на нескольких языках.
На первой перемене Дэлайла заметила, что другие ребята почему-то не очень спешат с ней знакомиться, ни мальчики, ни девочки. Действительно, остальные ученики либо сидели на своих местах, не оборачиваясь, либо уходили из классной комнаты. И Тео прекрасно понимал, почему.
— Ну как бы японцы — очень деликатные люди, у них не принято обступать новеньких всем классом и наперебой расспрашивать о
На самом деле, мальчик слегка покривил душой, но честный ответ вроде 'они бы и рады, да меня боятся' — совершенно неприемлем.
— А что, с Россией действует программа по обмену? — полюбопытствовала девочка.
— Честно говоря, понятия не имею. Сюда перебралась жить вся моя семья.
— Вот как? А почему?
Это был неприятный вопрос. Точнее, не столько вопрос, сколько навеянные им мысли. До четырнадцати лет Тео рос дома в затворничестве и мог показаться на улице только в сопровождении отца, накладывавшего на сына заклинание, скрывающее его внешность. Учился он по учебникам самостоятельно и с помощью мамы. Изредка маленькому Теодорчику удавалось поиграть со своим двоюродным братиком Павликом, когда тетя Лиля приходила в гости, но, разумеется, это было возможно только при условии, что отец дома. К двенадцати годам жизнь стала невыносимой, да и папе с мамой стало ясно, что прятать сына вечно, причем даже от ближайшей родни по маминой, человеческой линии — не вариант. Отец, в своем мире великий маг, а в мире людей и вовсе единственный, учил Теодора-младшего, как мог. Тео унаследовал от него магическую одаренность в полной мере, но отец у себя дома учился в школе магии двадцать лет, притом у весьма мудрых и искусных преподавателей. У Теодора же — всего один учитель, хоть и великий чародей, но весьма посредственный наставник.
К четырнадцати Тео все же весьма преуспел. Правда, детства как такового у него все равно, что не было. Время уходило на магические уроки, в перерывах между ними — весьма жесткие 'полноконтактные' тренировки по рукопашному бою, фехтованию и владению огнестрельным оружием. Мальчик очень рано понял, что хныкать, жалуясь на тяжелую судьбу, бессмысленно и бесполезно.
— Пойми, Тео, — сказал ему однажды после тренировки отец, — этот мир всегда будет враждебным к тебе. Дашь слабину — конец. Ты человек не наполовину, а гораздо больше, от эльфа в тебе только половина крови и мои таланты, во всем остальном, включая характер и воспитание, ты человек, но люди никогда не примут тебя таким, какой ты есть. А если еще и узнают о твоем даре — разрежут на куски в надежде понять, как ты колдуешь. Не сможешь постоять за себя — крышка. Меня и мамы когда-нибудь не станет, и тогда ты окажешься лицом к лицу с миром людей в одиночку. Один против всех.
— А тебе не приходило в голову научить меня своему языку и создать портал, чтобы я вернулся туда, откуда ты пришел? Может, я хоть там нашел бы себе друзей, раз ты, великий колдун, все равно не способен наколдовать мне их! — вспылил Тео.
Отец печально покачал головой:
— Увы, сынок. 'Там' ты бы не нашел себе друзей. Мучительную смерть найти — раз плюнуть, этого добра там навалом, а вот друзей... В моем языке вообще нет такого слова — 'друг'. Тебе тяжело быть одному, видя через окно, как дружат и играют другие дети, но у тебя хотя бы есть семья в человеческом понимании. У тебя есть мама, которая любит тебя сильней всего на свете. А я не знал своего отца. Не знал материнской любви. И даже мой брат пытался убить меня. Так что тебе грех жаловаться.
— Твоя мама тебя не любила?!
— Нет. Ни капли.
— Как же так?..
— О, совсем просто. У нас нет даже слова такого — 'любовь'. Вообще. Моему народу неизвестно, что это. Совесть, милосердие, сострадание, доброта — в моем родном мире это даже не пустой звук, таких слов вовсе нету, потому что обозначать этими словами нечего. Подобные понятия за пределами нашего понимания. Что скажешь? Все еще не рад, что родился здесь?
Мальчик всегда удивлялся, почему на шутливые слова мамы 'у тебя есть хоть капля совести?' отец всегда без тени улыбки отвечал что-то вроде 'нет, только чай и кофе'. Теперь разгадка свалилась на него, как гром среди ясного неба: за пятнадцать лет на Земле отец так и не понял, что такое совесть, жалость и прочее.
— Выходит, нас с мамой ты не любишь? — тихо спросил мальчик.
— Люблю.
— Ты сам только что признался, что не знаешь слова 'любовь'!
— Я и не знал. Твоя мама меня научила.
У Тео отлегло на душе.
— А с совестью у мамы, стало быть, не получилось? — хихикнул мальчик.
— Она старалась, но для меня это оказалось слишком сложно, — ухмыльнулся отец и резко выбросил кулак, угодив Тео под дых: — никогда не теряй бдительности. Совсем никогда.
Уроки и тренировки пошли впрок: со временем мальчик научился худо-бедно творить заклинание, скрывающее его облик от людей, что позволило выходить из дому без сопровождения отца. Заодно в совершенстве овладел бросанием огненных шаров, ударами молний из кончиков пальцев, освоил заклинания иллюзии и невидимости. Правда, все эти таланты Тео отдал бы за умение идеально скрывать свою внешность, как это делает отец: он, великий маг, способен даже негра заколдовать так, что тот сойдет за своего на ежегодном собрании ку-клукс-клана. Но увы: хуже всего обычно удается именно то, что нужнее, закон подлости во всей красе.
Дополнительная проблема была в том, что скрыть свою странность — а попробуй быть как все, если до четырнадцати лет рос в изоляции! — Тео не мог вообще. Выход напросился сам собой: перебраться в другую страну, где любую странность можно оправдать своей чужеземностью. Выбор пал на Японию не случайно: японцы — народ деликатный, крайне терпимый и снисходительный к чужакам. Многие вещи, которые не позволит себе ни один воспитанный японец, сойдут с рук 'гайдзину ': над не-японцем могут только добродушно подсмеиваться, мол, что с него взять, он же гайдзин.
Тео моргнул, возвращаясь к действительности.
— У отца тут была работа, — ответил он заученной легендой.
— Была?
— Да, раньше была. А потом он перебрался в Америку, в Вегасе иллюзионистом работает, дома только наездами. А мы с мамой тут остались. Нам нравится в Японии.
— Круто, — одобрила Дэлайла, — я просто обожаю фокусы.
Тео улыбнулся. Просто превосходно, чтобы не сказать — вообще зашибись. Он взял в руки ластик.
— Тогда смотри. Видишь ластик? Я сжимаю его в кулаке... Абра, швабра, кадабра! Он испарился!
— Офигеть!!
Ну еще бы, подумалось Тео. Тебе показывают предмет, сжимают его в кулаке, разжимают — и вещь просто исчезает. Безо всяких обманных манипуляций, позволяющих прятать предметы в рукаве. Он снова сжал кулак, разжал — ластик снова на месте.
— Без линз я не увидела, как ты прятал его в рукаве, — хихикнула девочка.
— Давай я сделаю это еще раз, а ты будешь держать меня за запястье, чтобы я точно не смог спрятать ластик в рукав.
К еще большему удивлению Дэлайлы, ластик снова исчез и появился. Разумеется, все это время он так и оставался на ладони у мальчика. Делать вещи невидимыми Тео научился еще до того, как делать невидимым самого себя.
— Наверное, у тебя ластик с секретом... Можешь спрятать что-то другое? Например, карандаш?
Мальчик улыбнулся:
— Показывать фокусы с исчезновением карандаша — моветон среди иллюзионистов, особенно после фильма про Бэтмэна, где Джокер показывает этот фокус. Ты хоть тресни, но 'исчезнуть' карандаш так же оригинально, как Джокер, не получится.
Дэлайла хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
Два урока Тео пребывал в приподнятом настроении и даже готов был влюбиться. Когда после многих лет одиночества удается обзавестись не просто другом, но и симпатичной девочкой — ну, должно быть, что-то такое чувствуют люди, сорвавшие джекпот. Правда, покоя не давала мысль, что все это счастье может закончиться, когда Дэлайла оденет свои линзы.