Трюкачи - роман завершен
Шрифт:
— Какой у них социум?
— О, тут прямо песня. Дроу-аристократы особенно популярны в литературе и в играх за свои коварство, хитрость и интриганство. Власть — все. Все остальное — ничто. Слушай, твой дроу мужчина или женщина?
— Мужчина.
— У дроу абсолютный матриархат, потому что женщины больше и сильнее мужчин. Кроме того, женщины часто одарены различными силами их богиней, в то время как у мужчин практически нет прав, и карьера для дроу-мужчины обычно заключается в том, чтобы найти себе как можно более могущественную госпожу и стать ее как можно более ценным слугой. Хотя бывают и исключения, они могут стоять во главе целых формирований и организаций.
Жизнь аристократии дроу обычно протекает в интригах и борьбе за
— Как дроу ведут себя за пределами своего царства, среди не-дроу?
— Сложно сказать. Их, знаешь ли, очень сильно боятся и недолюбливают. Развлекаться, стравливая между собой орков и людей, для них обычное дело. Те еще ребята. Слушай, Фрэнк, я тут подумал, что найти дроу, который умеет скрывать свою внешность, выучил язык и приспособился, только по знаниям о них вряд ли реально. Так что без каких бы то ни было дополнительных данных о фигуранте — дело дохлое. С таким же успехом ты можешь попытаться найти в Нью-Йорке афроамериканца-альбиноса, зная только то, что он афроамериканец-альбинос.
— Что ты имеешь в виду?
— Что афроамериканец-альбинос порой вообще не отличается от белого, если только не посветить ему в глаза фонариком. Черты лица тут не в счет, у белого могут быть такие же. То есть, если я тебе скажу, что в город Нью-Йорк или там в Оклахому приехал афроамериканец-альбинос, скрывающий, что он альбинос, как ты его искать будешь? Никак.
— Он будет стричься на лысо, — сказал Лейбер.
— Хм. Ты прав, шевелюра его выдаст. Хорошо, ты сократил круг подозреваемых, но лысых все равно очень много. Нужно хоть что-то. Хоть какая-то зацепка.
— Я тебя понял. Я не найду дроу, зная только то, что он дроу. Вот если бы ты был дроу, попавшим к нам, где бы ты спрятался? Как жил?
— Туго было бы, не зная языка.
— Фигурант знает как минимум русский.
— Тогда вопрос, как он его выучил и когда успел.
— Точно известно, что фигурант знал русский язык еще пятнадцать лет назад.
Джим присвистнул.
— Фрэнк, тогда никак. Если дроу протянул в нашем мире столько лет и приспособился — ты бы его не отыскал. И единственное, что я мог бы тогда тебе сказать — так это предостеречь. Социум дроу невероятно жесток, и любой, выросший в нем, может претендовать на звание самого опасного и беспощадного существа на Земле. У дроу нет ни малейшего понятия о чести, совести, жалости, сострадании, доверии, любви, милосердии, доброте. У них таких явлений просто нет. Брат может убить брата, дочь — мать. Просто если это выгодно. Женщины дроу не испытывают никаких чувств к своим детям, третьего сына приносят в жертву богине, меняют мужей, как перчатки, преспокойно избавляясь от надоевших партнеров. Нет такого зла, которое дроу не сделал бы без колебаний другому дроу, а уж в отношении людей у них и вовсе руки развязаны. Им не знакомы сами концепции добра и зла. Потому, если б ты был должен найти темного эльфа, я бы посоветовал соблюдать предельную осторожность... которой, скорее всего, все равно окажется недостаточно.
***
Людишки... Глупые, жадные, никчемные существа. Шумные, мелочные, склочные. За пятнадцать лет в мире людей Тирр встретил очень мало таких, которые сумели завоевать его уважение, хотя справедливости ради стоит заметить, что заставить дроу-аристократа уважать что-либо, кроме силы — та еще задача. Вот люди умудряются уважать друг дружку за всяческую ерунду вроде доброты, честности и прочей нерациональной фигни. Странные. С другой стороны, Тирр воочию убедился, что такие удивительные вещи, как материнская, братская или сыновняя любовь, сострадание, доброта — понятия, для которых в языке дроу вообще нет слова — все же существуют. И потому он слегка завидует людишкам: брат ударил его кинжалом в спину, мать и сестры пытались положить на жертвенный алтарь. Люди так не делают, точнее, делают, но редко, так что жить им намного комфортнее, чем жил дома Тирр, отсюда и зависть. Зависть, впрочем, легкая: умом он осознает, что многое потерял, но понять, что именно, вряд ли способен. Благодаря жене вроде бы понял, что значит 'любить', но дальше этого дело не пошло.
Беглый маг отлично устроился в мире людей, с комфортом и достатком. Но все имеет свою цену, и даже величайшему колдуну приходится платить по счетам. Тирр платит самолюбием: давать увеселительные представления для тех, кого презираешь — унизительно. Вот прямо сейчас перед ним две сотни зрителей, наглые, жирные рожи, тощие физиономии, вульгарные, как на его вкус, женщины в кричаще дорогих нарядах — и этим уродцам чуть ли не прислуживает высокородный представитель высшего из всех народов?! Сжечь парочку к йоклол и посмотреть, как остальные с воплями давят друг дружку у выхода — вот чего ему иногда хотелось. Разумеется, дальше хотения дело никогда не пойдет: любая подобная выходка не только нерациональна, но к тому же будет стоить магу семьи. Впрочем, Тирр Волан, глава Дома Диренни, не был бы самим собой, если б не отыгрывался на гребаных людишках и за это.
Он шагнул из полумрака на край сцены, прилепив к лицу добродушную, радостную улыбку.
— Добрый вечер, дамы и господа! Вы, надеюсь, застраховали свои жизни? На сеансе черной магии, знаете ли, всякое случается.
Зал ответил сдержанным смешком.
— Ладно, я не буду тянуть кота за хвост — у всех нас полно других дел, у кого просадить пару тысяч в рулетку, у кого бизнес простаивает, кому-то надо кое-кого свести в могилу... А нет, простите, последнего вы не слышали. Итак, вечер магии и чудес я начну с фокуса — и это будет первый и последний фокус на моем представлении. Обычно я не показываю ловкость рук и прочую лабуду — для этого есть полно других так называемых иллюзионистов — но именно этот мне очень нравится. Он прост и эффективен — и даже вы сможете показывать его своим друзьям и знакомым.
Тирр выдержал паузу, обведя глазами публику.
— Итак, итак, итак... Чтобы показать вам этот фокус, мне требуется двадцать баксов. Кто даст мне двадцатку?
Какой-то толстый тип в первом ряду полез в карман. Дженис Кирби — ассистентка, менеджер и секретарь Тирра, девица весьма недурственная собой и неглупая — до того момента стоявшая чуть позади мага, спустилась со сцены и принесла купюру. Тирр положил ее в карман и расплылся в улыбке:
— Премного благодарен! Вот за что я люблю этот фокус... Никакой ловкости рук, никакого шельмования, никакого напряга — вуаля, и я стал на двадцать баксов богаче. Фокус, правда, не идеален: одной и той же аудитории показать его дважды вам не удастся.
Зал снова засмеялся, включая бывшего владельца купюры.
— То есть, вы не станете вытаскивать купюру из-за уха владельца, а просто прикарманите денежки и все? — послышался насмешливый голос из глубины зала.
Тирр сделал удивленное лицо:
— А разве я обещал вернуть? Не было такого. Я попросил двадцатку, мне ее дали, вот и все.
— Так надо было сразу стольник просить, — хохотнул зритель.
— Ни в коем случае. Двадцать баксов в самый раз, у меня ведь еще и завтра сеанс, если я получу стольник, то выступать на следующий день буду в вытрезвителе.
Зал засмеялся громче, и тут еще кто-то обронил:
— Не только попрошайка, но и пропойца...
Тирр недовольно сжал губы и щелкнул пальцами. В воздухе над восьмым рядом появилось светящееся облачко магического эфира. Зрители ахнули, и тот, кто оказался под волшебным светлячком — громче всех.
— Дражайший сэр! — в голосе мага появились стальные нотки, — вам приходилось слышать о таком явлении, как спонтанное самовозгорание человека? Могу устроить. Стоит иметь в виду, что нелицеприятные высказывания в адрес великого чародея вроде меня — рискованное занятие.