Тщательная работа
Шрифт:
Коттэ выговорил это столь презрительным тоном, что стало ясно, насколько сложной должна быть ситуация, чтобы подвигнуть его самого сыграть роль агента по недвижимости.
— Понимаю, — проговорил Луи.
— Но пришлось подчиниться суровым законам реальности, — добавил Коттэ, как будто это высказывание должно было свидетельствовать, что и он, как человек культурный, не чужд остроумия. — А этот господин…
— Платил наличными? — предположил Луи.
— Ну да, наличными, и…
— И был готов заплатить много, — продолжил Камиль.
— В три раза больше по сравнению с рыночной ценой.
— Как он выглядел?
— Не знаю, — сказал Коттэ, —
— А голос? — спросил Луи.
— Обычный.
— Говорил неразборчиво?
— Отчетливо.
— И что дальше?
— Он захотел посмотреть лофт. Ему нужно было сделать фотографии. Мы договорились о встрече. Я сам туда поехал. Вот тогда-то мне и следовало заподозрить неладное…
— А что было не так? — спросил Луи.
— Фотограф… У него был такой вид, как бы сказать… не очень профессиональный. Я совсем не так представлял себе киношных фотографов. Он пришел с чем-то вроде поляроида. И клал все сделанные фотографии на пол, рядком, очень аккуратно, как будто боялся перепутать. А еще, прежде чем сделать очередной снимок, всякий раз сверялся с бумажкой, словно следовал инструкциям, которых не понимал. Я сказал себе, что этот парень такой же фотограф, как я…
— Агент по недвижимости? — рискнул Камиль.
— Если угодно, — сказал Коттэ, испепеляя его взглядом.
— Можете его описать? — вступил Луи, меняя тему.
— Очень приблизительно. Я недолго там оставался. Мне там делать было нечего, а терять два часа времени в пустом помещении, глядя, как какой-то тип делает фотографии… Я открыл ему, посмотрел немного, как он работает, и уехал. Когда он закончил, то бросил ключи в почтовый ящик, это были дубликаты, да и срочности никакой не предвиделось.
— Какой он был?
— Средний…
— То есть? — продолжал настаивать Луи.
— Средний! — вспылил Коттэ. — Что я еще могу сказать: средний рост… средний возраст… ну средний, и все!
Последовала пауза, во время которой трое мужчин, казалось, размышляли об удручающей усредненности мира.
— И то, что фотограф был столь непрофессионален, — спросил Камиль, — показалось вам дополнительной гарантией, верно?
— Да, признаюсь, — кивнул Коттэ. — Платили наличными, никакого письменного договора, и я подумал, что это фильм… ну, такой… из тех фильмов, и никаких проблем с квартиросъемщиком у нас не будет.
Камиль встал первым. Коттэ проводил их до лифта.
— Вам, разумеется, придется подписать свидетельские показания, — объяснял ему Луи, как если бы говорил с ребенком, — вас также могут вызвать на опознание, поэтому…
Камиль прервал его:
— Поэтому ничего не трогайте. Ни ваши бухгалтерские книги, вообще ничего. С налоговой разберетесь сами. В данный момент у нас на руках две девушки, изрезанные на куски. Поэтому сейчас даже для вас это самое главное.
У Коттэ был потерянный взгляд, словно он пытался взвесить последствия, заранее предвидя всю их катастрофичность, а пестрый галстук вдруг начал резать глаз, как бант на груди приговоренного к смерти.
— У вас есть фотографии, планы? — спросил Камиль.
— Мы издали очень красивый рекламный проспект… — начал Коттэ с широкой довольной улыбкой директора по продажам, но тут же осознал всю ее неуместность и немедленно списал улыбку в прибыли и убытки.
— Доставьте мне все это как можно быстрее, — велел Камиль, протягивая свою визитку.
Коттэ взял ее, словно боялся обжечься.
Спускаясь, Луи мельком отметил «достоинства» секретарши. Камиль сказал, что не обратил внимания.
7
Даже при наличии двух бригад специалистам отдела идентификации пришлось провести на месте б'oльшую часть дня. Неизбежная мельтешня машин, мотоциклов и грузовичков привлекла первую толпу уже к полудню. Совершенно непонятно, как у кого-то может появиться желание тащиться в такую даль. Это походило на нашествие зомби из фильма категории «Б». Пресса прибыла на место полчаса спустя. Разумеется, никаких съемок внутри, никаких заявлений, но, когда к дневному эфиру появились первые утечки, создалось впечатление, что лучше хоть что-то рассказать, чем предоставлять прессу самой себе. По мобильнику Камиль связался с Ле-Гуэном и поделился своим беспокойством.
— Здесь то же самое, уже поднялся шум… — бросил Ле-Гуэн.
Камиль вышел из квартиры с единственной задачей: сказать как можно меньше.
Народу не так уж много: несколько дюжин зевак, человек десять репортеров, и среди них вроде бы никого из акул, так, одни внештатники и мальчики на побегушках — непредвиденная удача, возможность сгладить ситуацию и выиграть несколько бесценных дней.
Было как минимум две основательные причины, по которым Камиля знали и узнавали. Его профессиональные достоинства обеспечили ему солидную репутацию, а его метр сорок пять превратили эту репутацию почти в славу. Хотя его трудно было поймать в кадр, журналисты толпой сбегались задать вопросы этому маленькому человечку с сухим и резким голосом. Они находили Камиля не слишком словоохотливым, но прямым.
В некоторых случаях — хилое преимущество по сравнению с остальными неудобствами — его внешность бывала ему полезна. Стоило кому-то хоть мельком увидеть Камиля, и больше его не забывали. Он уже отказался от участия во множестве телепередач, прекрасно понимая, что приглашают его в надежде услышать, как он разразится восхитительно трогательной речью человека, который «с блеском преодолел собственную неполноценность». Очевидно, ведущие заранее облизывались, представляя себе убойный репортаж, демонстрирующий Камиля в инвалидной машине, где все управление выведено на руль, но на крыше красуется мигалка. Камиль ничего подобного не желал, и не только потому, что не любил водить. Начальство было ему за это признательно. И только один-единственный раз он заколебался. В день мрачных потрясений. И вспышки гнева. Наверняка в тот день, когда пришлось слишком долго ехать в метро под уклончивыми или насмешливыми взглядами. Ему предложили выступить на телеканале «Франс-3». После пафосных рассуждений о так называемой миссии в интересах общества, которую он призван воплотить, собеседник, будучи глубоко уверенным, что страсть к славе терзает всех и каждого, намекнул, что сам Камиль от этого только выиграет. Нет, это было в тот день, когда он разбил себе физиономию в собственной ванне. День невезения для карликов. Он дал согласие, начальство сделало вид, что совершенно не возражает.
Слегка расстроенный тем, что уступил даже не искушению, а тому, что и искушением-то давно не было, он зашел в лифт. К нему присоединилась женщина с охапкой кассет и бумаг и спросила, на какой ему этаж. Камиль с фатализмом во взгляде кивнул на кнопку пятнадцатого, торчащую на головокружительной высоте. Она одарила его очень милой улыбкой, но при попытке дотянуться до кнопки уронила кассеты. Когда лифт прибыл по назначению, они все еще стояли на четвереньках, собирая раскрывшиеся коробки и рассыпавшиеся бумаги. Она поблагодарила его.