Туча
Шрифт:
– Социолога мы уже спрашивали, – терпеливо говорит Циприан. – Мы его поняли так, что никто толком не знает, что такое прогресс. Вернее, существуют разные мнения…
– Вот мы и хотим знать ваше мнение по этому поводу, – подхватывает Миккель. – Только мнение, больше ничего.
Некоторое время Нурланн смотрит на него, затем говорит:
– Хорошо, пожалуйста. Прогресс есть непрерывное увеличение знаний о мире, в котором мы живем.
– Любой ценой? – звонко спрашивает смуглая девочка, и в голосе ее звучит не то горечь, не
– При чем здесь цена? Конечно, существуют запреты на определенные приемы и методы; скажем, можно платить своей жизнью, но нельзя чужой, и так далее. Но вообще говоря, прогресс – штука жестокая, и надо быть готовым платить за него, сколько потребуется.
– Значит, может быть безнравственный прогресс? – Это тощая девочка прямо перед Нурланном.
– Не может, но бывает, – парирует Нурланн. – Прогресс, повторяю, – это штука жестокая.
Встает Миккель.
– Ваш прогресс – это прогресс науки. А человек?
– Это все связано. Прогресс науки – прогресс общества. Прогресс общества – прогресс человека.
– Вы верите в то, что говорите? – осведомляется Миккель. – Это же несерьезно.
– Почему несерьезно? – изумляется Нурланн.
– Потому что прогресс науки есть определенно. Прогресс общества? Возможно. А уж прогресса человека – точно нет.
Нурланн слегка сбит с толку.
– Н-ну… Это, наверное, все же не так… Есть все же разница между нами и…
Его перебивают.
– Какими вы бы хотели видеть нас в будущем?
Нурланн совсем теряется и поэтому ожесточается:
– Вас? В будущем? С какой стати я должен по этому поводу что-либо хотеть?
Все смеются.
– В самом деле, – говорит Нурланн, несколько приободрившись. – Странный вопрос. Но я догадываюсь, что вы имеете в виду. Так вот, я хотел бы, чтобы вы летали к звездам и держались подальше от наркотиков.
Пауза. Все ждут, что он скажет дальше. Нурланн сам ощущает острую недостаточность своего ответа, но он и впрямь не знает, что сказать.
– И это все? – спрашивает тощенькая девочка.
Нурланн пожимает плечами. По залу пробегает шум. Ребята переглядываются, вполголоса обмениваются репликами.
Поднимается Циприан.
– Разрешите мне. Давайте рассмотрим такую схему. Автоматизация развивается теми же темпами, что и сейчас. Тогда через несколько десятков лет подавляющее большинство активного населения Земли выбрасывается из производственных процессов за ненадобностью. Из сферы обслуживания тоже. Все сыты, никто друг друга не топчет, никто друг другу не мешает… и никто никому не нужен. Есть, конечно, миллион человек, обеспечивающих бесперебойную работу старых машин и создание машин новых… Ну, и летающих к звездам тысяч сто. Но остальные миллиарды друг другу просто не нужны. Это хорошо, как вы полагаете?
– Не знаю, – говорит Нурланн сердито. – Это и не хорошо и не плохо. Это либо возможно, либо невозможно. Нелепо ставить отметки социологическим законам. Хорош или плох второй закон Ньютона? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов – это хорошо или плохо?
– Наверное, я неправильно выразился, – вежливо отвечает Циприан. – Я хотел спросить: нравится ли вам лично такое состояние общества? Или вот вопрос еще более общий: какое состояние общества представляется лично вам наиболее приемлемым?
– Боюсь, я разочарую вас, – высокомерно произносит Нурланн. – Меня лично вполне устраивает нынешнее состояние общества.
Смуглая девочка яростно говорит:
– Конечно, ведь вас устраивает, что можно схватить человека, сунуть его в каменный мешок и вытягивать из него все, пока он не умрет!
Нурланн пожимает плечами.
– Ну, это никому не может нравиться. Я понимаю, вы молоды, вам хочется разрушить старый мир и на его костях построить новый. Однако имейте в виду, это очень старая идея, и пока она еще ни разу не привела к желаемым результатам. То самое, что в старом мире вызывает особенное желание беспощадно разрушить, – например, тайная полиция, – особенно легко приспосабливается к разрушению, жестокости, беспощадности, становится необходимым и непременно сохраняется, делается хозяином в новом мире и в конечном счете убивает смелых разрушителей.
– Боюсь, вы нас неправильно понимаете, господин профессор, – возражает Миккель. – Мы вовсе не собираемся разрушать старый мир. Мы собираемся строить новый. Только строить! Ничего не разрушать, только строить.
– За чей счет? – насмешливо спрашивает Нурланн.
– Этот вопрос не имеет смысла для нас. За счет травы, за счет облаков, за счет текучей воды… за счет звезд.
– В точности как все, кто был до вас, – говорит Нурланн.
– Нет, потому что они вытаптывали траву, рассеивали облака, останавливали воду… Вы меня поняли буквально, а это лишь аллегория.
– Ну что ж, валяйте, стройте, – говорит Нурланн. – Не забывайте только, что старые миры не любят, когда кто-то строит новые. Они сопротивляются. Они норовят помешать.
– Нынешний старый мир, – загадочно произносит Циприан, – нам мешать не станет. Ему, видите ли, не до нас. Прежняя история прекратила течение свое, не надо на нее ссылаться.
– Что ж, тем лучше, – говорит утомленно Нурланн. – Очень рад, что у вас все так удачно складывается. А сейчас я хотел бы уточнить относительно прогресса…
Но Миккель прерывает его:
– Видите ли, господин профессор, я не думаю, чтобы это было нужно. Мы уже составили представление. Мы хотели познакомиться с современным крупным ученым, и мы познакомились. Теперь мы знаем больше, чем знали до встречи с вами. Спасибо.
Раздается гомон: «Спасибо… Спасибо, господин Нурланн…», зал понемногу пустеет, а Нурланн стоит на кафедре, стиснув ее края изо всех сил, и чувствует себя болваном, и знает, что красен и что вид являет собой растерянный и жалкий.