Тугая струна
Шрифт:
— Совершенно. Никогда в жизни ни одной из них не видел.
Шэз, не глядя, подвинула к нему среднюю фотографию.
— Тиффани Томпсон. По просьбе родителей вы обращались к ней по национальному телевидению. Они просили ее позвонить домой, — проговорила она, не меняя голоса.
— Господи! — воскликнул он, заставив свое лицо принять выражение радостного изумления. — Знаете, совершенно вылетело из головы! Конечно же, вы правы. Теперь припоминаю.
Пока он говорил, ее внимание было целиком сосредоточено на его лице. Молниеносным движением он взмахнул своим протезом — искусственная рука описала короткую дугу и яростно обрушилась сбоку ей на голову. В ее глазах мелькнул испуг, перешедший в панику. Падая с кресла,
Вэнс не стал терять времени. Бегом он спустился в подвал, где прежде всего схватил моток проводов для магнитофона и резиновые перчатки. Через несколько минут Шэз лежала на полированном паркете стреноженная, как молодой бычок. Потом он ринулся на верхний этаж, распахнул свой шкаф и, кидая вещи на пол, стал шарить в нем, пока не извлек на свет божий то, что искал. Снова спустившись вниз, он укутал голову Шэз в мешок из мягкой фланели, в котором прибыл в дом его новый кожаный дипломат. Затем закрутил провод несколько раз вокруг ее шеи — достаточно туго, чтобы ей было неудобно, но не настолько, чтобы это мешало дыханию. Он хотел, чтобы она умерла, но пока еще было рано. Она должна была умереть не здесь и не случайной смертью.
Как только у него не осталось сомнений, что ей не удастся освободиться, он подобрал с пола ее рюкзак и уселся с ним на диван, попутно подобрав с пола папку с бумагами и фотографии. Тщательно и методично он начал читать все, начав с папки. Выдержки из полицейских рапортов он лишь проглядел, уверенный, что позже у него будет время ознакомиться с ними в деталях. Когда он дошел до анализа, представленного Шэз ее коллегам, он начал читать особенно внимательно, взвешивая и прикидывая, насколько опасным он мог для него оказаться. Не очень, в конце концов решил он. Копии газетных вырезок, где говорилось о его поездках в эти города, ровным счетом ничего не доказывали. На каждую поездку, как-то связанную с исчезновением, он мог представить двадцать ни с чем не связанных. Отложив вырезки в сторону, он взял составленный ею список характерных черт преступника. Когда он прочел заключение, то впал в такую ярость, что, вскочив, несколько раз ударил лежавшую без сознания девушку ногой в живот. «Хрена тебе знать, сука?» — в бешенстве кричал он. Хотел бы он сейчас взглянуть ей в глаза. Теперь они бы не оценивали его, а молили о пощаде.
Вне себя от ярости он запихал бумаги вместе с ксерокопиями фотографий обратно в папку. Нужно будет изучить их внимательнее, но сейчас у него не было времени. Он был прав, что пресек это в зародыше, пока никого не заинтересовали голословные утверждения этой суки. Он снова взялся за ее вместительный рюкзак и извлек из него записную книжку на проволочной спирали. Быстро пролистав ее, он не нашел ничего интересного, если не считать номера телефона Мики и их домашнего адреса. Поскольку у него все равно не получится отрицать, что она была здесь, эти страницы лучше оставить. Но он вырвал несколько листков сразу за последней записью. Пусть все выглядит так, как будто кто-то уничтожил пометки, относящиеся к следующей намеченной встрече. После этого он засунул книжку обратно в сумку.
Следующим на очереди был диктофон, в котором все еще крутилась пленка. Он остановил запись и включил обратную перемотку, отложив диктофон вместе с чистыми листами бумаги в сторону. Оставив без внимания книгу Иэна Рэнкина в мягкой обложке, он вынул из сумки органайзер. Против сегодняшней даты стояла единственная запись: «ДВ, 9.30». Он подумал и решил добавить еще одну. После недолгого раздумья он ограничился маленькой буковкой «Т» под последней записью. Пусть поломают голову. Под верхней крышкой он обнаружил то, что искал: «Просьба вернуть III. Боумен, квартира 1, дом 17 по Гайд-Парк-Хилл, Хедингли, Лидс. Нашедшему — ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ». Его пальцы ощупали дно рюкзака. Так, ключей нет.
Вэнс запихал
Беглый взгляд на часы сказал ему, что уже почти половина одиннадцатого. Он прошел в спальню и переоделся в джинсы, одну из немногих футболок, бывших в его гардеробе, и джинсовую куртку. Из глубоких, уходивших под самые стропила встроенных шкафов он достал мешок. Нашел найковскую бейсболку, к которой был прикреплен профессионально сделанный парик из полудлинных седоватых волос, и надел ее. Эффект был потрясающий. Когда затем он добавил еще очки-консервы без диоптрий и заложил за щеки пару специальных подушечек, сделавших их из худых и впалых одутловатыми, перевоплощение завершилось. Его выдавал теперь только протез на месте правой руки. Но у Джеко и на этот случай было кое-что припасено.
Он вышел из дома, не забыв тщательно запереть за собой дверь, и открыл машину Шэз. Постаравшись как следует запомнить, в каком положении находится сиденье, он влез в нее и так отрегулировал его, чтобы поместились его длинные ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться в управлении. Важно было убедиться заранее, что он сможет одной рукой переключать скорость и крутить руль. Потом он включил зажигание и поехал, остановившись только затем, чтобы на углу Лэдброук-Гроув бросить объемистый конверт в почтовый ящик. Добравшись в самом начале двенадцатого до въезда на автостраду-1, он позволил себе легкую, про себя, улыбку. Шэз Боумен очень и очень пожалеет, что встала у него на пути. Но жалеть об этом ей осталось совсем недолго.
Первое, что она почувствовала, была острая до судороги боль в левой ноге, пронзившая ее одурманенный забытьём мозг, — словно зазубренным ножом по костяшкам пальцев. Она бессознательно попыталась вытянуть ногу и расслабить мышцы, и эта попытка вызвала вспышку новой страшной боли в запястьях. Еще затуманенная голова отказывалась соображать, она пульсировала, как ушибленный молотком палец. Шэз заставила себя открыть глаза, но темнота никуда не ушла. Тут она заметила, что лицо ее укутано какой-то влажной тряпкой. Это было похоже на капюшон из толстой ткани с мягким начесом. Капюшон плотно облегал голову и на шее был чем-то прикручен, отчего ей было трудно глотать.
Постепенно она начала сознавать, что с ней и где она находится. Она лежала на боку на чем-то твердом, руки были скручены за спиной чем-то, что безжалостно врезалось в кожу запястий. Ее ноги тоже были связаны в лодыжках, путы были наложены так, что почти не давали ей двигаться. Любое движение, вроде попытки вытянуть ноги или изменить позу, давалось ценой немыслимой боли. Она не знала, насколько ограничена ее свобода, и не имела никакого желания это выяснять после тех мучений, которых стоила ей попытка перевернуться.
У нее не было ни малейшего представления о том, сколько времени она была без сознания. Последнее, что она помнила, было смеющееся лицо Джеко Вэнса, маячившее где-то высоко над ней. Было похоже, что он совершенно безмятежен, словно изначально и полностью уверен в своей безнаказанности, поскольку никто и никогда не согласится принять всерьез какую-то ничтожную девчонку-детектива. Нет, не совсем так. Что-то другое копошилось в ее памяти, не давая покоя. Применив технику полного расслабления, Шэз попробовала глубоко дышать, а затем попыталась представить себе, что же она видела. Память поддалась, и воспоминания постепенно приобрели очертания. Она вспомнила, как боковым зрением увидела его руку, поднимающуюся для удара, а потом обрушивающуюся вниз наподобие бейсбольной биты. Это было последнее воспоминание.