Тугова гора
Шрифт:
— Где же сам-то, князь Константин? — тревожно спросила Марина Олеговна, которая, кажется, не совсем еще осознала грядущую беду.
Князь Константин в это время, стоя у всхода в крыльцо, отдавал распоряжения ближнему дружиннику Даниле Белозерцу.
— Смотри, чтобы не застигли врасплох. По всей суздальской дороге пусти дозоры.
— Сей миг отправлю, княже.
— Отбери десяток лучших воев, вели собраться наскоро и быть готовыми. Едем в Ростов.
— Есть ли нужда в заводных конех, княже? — озабоченно спросил дружинник, стараясь отгадать, чем вызвана эта поспешная
— Не надо заводных. В Ростове сменим.
— Как? — не скрыл удивления Данила. — И далее станет путь?
— Там будет ведомо, — рассеянно ответил князь.
Данила не стал больше допытываться о подробностях, хотя тревожное недоумение нарастало в его лице: «К чему сей неурочный отъезд князя, как отнесутся к нему горожане, приговорившие на вече обнажить меч против ордынцев?» Но он был исполнителен и малоохотлив на слова, за что больше всех дружинников жаловал его князь.
Константин между тем сосредоточенно думал, потом, словно сам себя проверяя, проговорил:
— Только не обманемся ли мы, не пойдут ли они Волгой?
К Ярославлю шли многие пути, и Данила понял, что беспокоило князя: не нагрянули бы татары с низа от Костромы, левым берегом, — путь самый удобный; но тогда им не миновать переправы через Волгу — вряд ли они решатся на это: город надежно защищен с реки высоким обрывистым берегом, татарская конница окажется скованной, сверху ее закидают стрелами; пойдут если правым берегом, все едино им придется свернуть на суздальскую дорогу, как и в прошлый раз, когда отряд Бурытая напал на купеческое судно, — не станут они пробираться неудобными, топкими тропами, да и здесь им не миновать переправы в устье Которосли; оставался вероятным правый берег от Рыбной слободы, от Углича. Но в тех краях у татар нет сильных отрядов.
— Нет вероятнее суздальской дороги, — уверенно заключил дружинник.
— И я так думаю, — согласился князь.
Скор Данила на ногу, только что стоял рядом — и нет его, поспешил выполнять наказ. А Константин задержался, увидев проходившего по двору ростовского купца Семена Кудимова. Кланялся земно купец, подходя к крыльцу: выдали ему из княжеских кладовых доброго товару — тканей узорчатых иноземных, связки мехов собольих и куньих. Благодарил купец князя за щедрость.
— Расторгуешься — возвратишь сполна, — охладил его радость Константин. — Не разбойная ватага, татары грабили тебя. Ухорону от них пока у нас нет.
Кольнуло купеческое сердце, отдалось болью; надеялся— товар дан безвозвратно, сам удивлялся непонятной щедрости князя, теперь ругнул себя: «И поделом огорошил князюшка. Ума на час лишишься — век дураком прослывешь. С чего бы ему благодетелем быть?»
— Вестимо, княже, как не возвратить, — вздохнул купец; честно смотрел в глаза князю, стараясь не выдать происшедшей в себе перемены; будто к сердцу, к груди прикладывал с благодарностью руку, а сам нащупывал чудом оставшийся при нем тяжелый кожаный мешочек.
— До самой ростовской земли стоят сторожи, — сказал князь. — Так что езжай безбоязненно.
— Благодарствую, княже. Только я уж водой поплыву, сподручнее будет.
— Ну ин дело твое. Отправляйся
Не ожидал Константин встретить в княжеских покоях неизвестных людей, еще больше не хотел видеть нелюбимую, чуждую княгиню Ксению. Сумрачный, шагнул через порог. С княгиней бы ему, Мариной Олеговной, поделиться наедине тревогою своею, сомнениями. Знал: не будет ему от нее разумных советов, но успокоится он от ласковых материнских слов, воспрянет душою и утвердится в своем решении, почувствует себя, как никогда, сильным. Так всегда бывало.
Когда узнал, что незнакомые юноша и девушка — жители лесного урочища, вызволенные из татарского плена, помягчел. Сынок Евпраксии Васильковны не спускает глаз с красавицы, не особо таится — видно, что без ума от нее. И сам, приглядевшись к Россаве, внезапно почувствовал странное волнение — брала свое молодая кровь. Но тут же рассердился на себя, свою слабость: «Об этом ли думать ныне!» Ко всему, княгиня Ксения встретила враждебным возгласом:
— Гордыня ум застила, братец? Что дальше-то будет, подумал ли?
— Не свои слова речешь, — еле сдерживаясь, чтобы не накричать, ответил Константин. — Довольно наслышан такого на вече.
— Как знать. — На узком лице Ксении застыла напряженная улыбка. — Может, слова-то и есть самые мои.
— Тогда скажу, — вспылил Константин. — Не мешалась бы ты в дела, кои тебя не касаемы.
Вот и взбродила ссора в княжеском дворце, обычная, рядовая, какая бывает в избах простых людинов.
— Будет! — Марина Олеговна гневливо посмотрела на сноху: «Какая благодать была без нее, господи!» — Будет тебе! Прикажи-ка лучше накрывать на столы, проголодалась я, да и гостей истомили.
По издревле сложившемуся обычаю слова матери-вдовы — закон для детей, никто не волен нарушить его. Не осмелилась и Ксения проявить непокорство.
Старая княгиня тяжело поднялась, собираясь уходить. Сказала внучке:
— Зови, Марьюшка, с собой Василька и Росинку.
— Э, нет, — живо возразил Третьяк Борисович. — Красавицу, княгинюшка, держи на своей верхней половине, а молодцу не пристало в женских светелках обитаться. Ему воином быть. Внучек, — обратился он к мрачно нахмурившемуся Константину, — покуда не зовут нас к трапезе, взгляни-ка на этого вьюношу. Порадовал он меня своим умением.
Увел мудрый наставник от греха князя, знал: пресеченная ссора могла вновь вспыхнуть.
На подворье Третьяк Борисович кликнул челядинца, велел принести лук и стрелы. И, когда тот доставил, вручил Васильку, одобрительно подмигнул. Парень зарделся от смущения и гордости: как же, при князе хотят испытать его умение обращаться с боевым оружием.
— Куда прикажешь послать стрелу, боярин?
— А вот… — Третьяк Борисович подтолкнул расторопного челядинца. Тот, сообразив, что от него требуется, помчался к вековой липе — шагов триста, если не больше, было до нее; взобрался по гладкому стволу до первых сучьев, там укрепил свой войлочный колпак.