Тугова гора
Шрифт:
У входа в жилище Кичи сидел на бревешке Перей, дремал. Копье было прислонено к стене. Никто не думал угрожать жрецу, просто исполнялся ритуал, заведенный неведомо кем и неведомо когда.
Василько растолкал старца. Слезящимися глазами Перей смотрел на юношу, как на выходца с того света. Потом сообразил, что перед ним не тень — живой человек, мелко закивал, поднялся.
— Зовет, по все дни зовет. — С этими словами он скрылся в жилище.
Кичи лежал на лавке, на мягких овчинах. Глубокие морщины изрезали высохшее лицо старца, безжизненный тусклый взгляд запавших глаз был неподвижен. Но когда Василько
Василько с изумлением смотрел, как постепенно наливается румянцем лицо жреца, живым, заинтересованным становится взгляд. Да и голос старца окреп, когда он заговорил:
— Предки настойчиво зовут меня к себе. Час пришел, и я готов. Но они не простят; я оставляю святилище, лишенное высшего духа. Мое несчастье — я долго не посвящал тебя, кому это было предназначено, в великие тайны природы, в тайну нашего божества. Ждал, когда ты войдешь в зрелую силу. Я просчитался. Теперь, вижу, поздно. И все-таки хочу передать хотя бы внешние приметы. Если так будет угодно великому, он доверит тебе и большее. Нагреби горячих углей из очага вон в ту плошку, возьми корзину с травами.
Когда Василько все выполнил, жрец приказал:
— Откинь эту крышку.
Из подземелья пахнуло затхлой сыростью.
— Иди вперед. Раздуй угли. Свети.
Подземным переходом прошли до площадки, поднялись по лесенке внутри выдолбленного ствола. Здесь Кичи велел поставить плошку и бросить в нее смолистой травы. Густой дым повалил из отверстий рта, глаз и носа истукана.
— Здесь я вещаю волю бога, — сказал жрец.
Василько был потрясен. Каким все казалось таинственным и страшным оттуда, с поляны, и как просто все объяснилось.
Уже в жилище Кичи бледный, подавленный Василько глухо сказал;
— Я чту твою мудрость, учитель. Но я не знал за тобой хитрости. Ты обманывал людей.
Жрец нисколько не смутился, тускло сказал:
— Когда-то тут не было никакого городища, кроме убежища волхвов, в котором ты сейчас находишься. Люди округи приходили сюда молиться своим богам, поминали предков. Городище отстроили позднее те, кто бежал в леса от татарского бедствия. С тех пор все перевернулось, вера перемешалась. Но обряды продолжались. Так хотели и пришлые люди. Природа подчас жестока. Люди ищут защиты от бед, обращаются к богам, которых выдумывают.
— Я чту твою мудрость, жрец, — снова повторил Василько.
Мать и гостей он нашел на площадке для воинских потех…
Князь Константин обходил строй воинов лесного урочища, прекрасно вооруженных луками, мечами, копьями, многие были в кольчужных рубахах, стальных шлемах.
Константин слегка ударял кого-нибудь по плечу, говорил:
— Ты!
Воин выступал из строя, вынимал из колчана пять стрел. С молниеносной быстротой стрелы неслись в деревянный щит, укрепленный на частоколе.
Князь не скрывал восхищения — стрелы ложились плотно.
Когда люди увидели дым, внезапно окутавший истукана, это произвело на них ошеломляющее впечатление. Божество
— Знамение! — перешептывались они. — Великий бог что-то хочет сказать. Пусть придут старцы — толкователи обрядов.
Давняя привычка требовала, чтобы появились старцы и объяснили поведение их божества.
Евпраксия Васильковна, сама не менее удивленная необычным явлением, нашла в себе силы найти нужные слова:
— Не надо старцев. Все без них ясно. Великий бог благословляет воинов на битву. Он заговорил ко времени.
Князь Константин отупело смотрел на ожившего идола: дьявольщина, о которой он обмолвился подходя к озеру, сбылась. «Удивительные люди, эти лешаки», — только и подумал он.
А Евпраксия Васильковна, увидев подходившего сына, гордо обратилась к Константину.
— Князь, испытай его!
— Не требуется, — улыбнулся Константин Всеволодович. — Он уже показывал свое умение. Справные у тебя воины, княгиня. Ждем вас не мешкая.
Евпраксия Васильковна зарделась, она уже и забыла, когда к ней так обращались.
Глава шестая. Холм под городом
1
И уже неслась молва: в Ярославле дерзнули подняться на смертный бой с татарами. Идут-де на помощь им ратники со всех концов, сила собирается великая, спешите. И шли, шли из селений с низу Волги, с мологских северных земель, сицкие, прозоровские. Не Ярославль защищать шли — не могли терпеть глумления, обид смертных, шли посчитаться с ненавистным врагом.
Белозерцу только успевай принимать воинов. Иной в добротной воинской справе, иной дедовскую веревочную рубаху напялил, меч иззубренный достал, иной и вовсе только с засапожным ножом.
Таких отсылали в кузнечный ряд, где не утихали дымы над кузницами, стоял перезвон молотов по наковальням.
Словно сбросил с себя тяжесть лет Третьяк Борисович, придирчиво оглядывал ратников, обучал и сердился, когда видел в учении неумех, — делал из пахарей воинов.
— Что есть воин? — вопрошал старый боярин. — Он должен уметь все: биться в конном и пешем строю. У него при себе копье, а то и два, да короткое копьешко-суица впридачу, чтобы метнуть при случае; меч, лук со стрелами, боевой топор; одет он в панцирь, шлем с пристегнутой бармицей для защиты шеи и затылка, щит — это все необходимо. А у вас нет ни того, ни другого. Как выстоите?..
— Как ведется бой? — продолжал он поучать ратников. — Сначала лучники осыпают врага тучей стрел, пробуют его стойкость, после, прижав копья к бедру, сольются плотно и сшибаются с противником, хотят опрокинуть рать, смять и довершить битву мечом в рукопашной схватке. Вам в такой схватке не устоять.
— Боярин, ярость наша заменит умение. Наша ярость для татар грознее меча.
— Откуда ты такой?
— Сицкий, с Сити. Семен Квашня. Вот наши мужики.
— Не хочу тебе сраму, сицкий воевода, но в твоих словах мало правды, мало разумения. Была ярость в сицкой битве, а полегло русское воинство. Враг знал, как мы бьемся, и искал, как нас перехитрить. Татарский прием — развернуть конницу, ударить справа и слева, охватить противника со всех сторон. Теперь мы знаем, как они бьются, и тоже хотим их перехитрить. На это уповаю.